Получив телеграмму, я тотчас ответил выражением благодарности, что меня приобщают к такому делу, и готовности отдать за него свои силы.

Неделю спустя я получил по почте целый пакет с обменом телеграмм, заявлений и нот, относящихся к этому делу, а также с бумагой, в коей говорилось, что штат моих будущих сотрудников уже намечен и что мне нужно быть готовым к выезду через Салоники в ту минуту, когда обстоятельства того потребуют.

Когда я прочел присланные мне документы, мое радостное настроение значительно поубавилось. Согласие союзников на завладение нами Константинополем и проливами было, конечно, блестящим дипломатическим успехом, но союзники дали почувствовать цену своей уступки.

Для меня несомненно, что в этом деле громадным фактором было существование Государственной думы. Единодушно выраженное нашими депутатами убеждение в необходимости приобретения для нас проливов было неоспоримым аргументом в руках нашей дипломатии. В свою очередь, союзники поняли, что нам невозможно в этом отказать, не рискуя обесцветить смысл всей войны в глазах громадного большинства мыслящей России. Англичанам это открытие было неприятно, но они приняли его с тем здравым смыслом и порядочностью, которая их отличает, и заявили нам, что готовы признать за нами соответствующие права. К сожалению, французы долго мешкали с таким же заявлением и сделали его, лишь когда увидели, что после согласия англичан приличие не дозволяет дальнейшего молчания. Однако они обставили свое согласие целым рядом условий и оговорок.

Константинополь должен был перейти в окончательное владение России лишь после окончания войны и когда союзники получат каждый то, на что он рассчитывает. До окончания войны управление Константинополем должно осуществляться втроем. Кроме того, французы тщательно ограждали все свои права и интересы финансовые, экономические и культурные в Константинополе. Им же принадлежал проект временного управления турецкой столицей тремя комиссарами на равных правах, причем каждая держава получала известный район для временного занятия своими войсками: мы должны были занимать верхний Босфор и Фанар{111}, где было местопребывание Вселенской Патриархии, французы занимали Перу, англичане, кажется, – Стамбул и Принцевы острова.

Для меня сразу же представилось тяжелое, если не безвыходное, положение, которое мне предстояло. Участвуя в управлении на равных правах с англичанином и французом, я рисковал оставаться всегда в меньшинстве, ибо интересы двух западных держав, которым не предстояло навсегда оставаться в Константинополе, были по существу в противоречии с интересами России; ведь последняя не могла не смотреть на временное положение, как на переходное к окончательному своему утверждению на проливах. Мне казалось, что наши союзники вправе требовать ограждения своих интересов, и что мы должны предоставить им в этом отношении полное обеспечение, но что разница положения представителя России и двух других держав должна быть установлена именно в этом отношении: русский комиссар должен быть признан как представитель новой верховной власти в крае, француз и англичанин должны быть сведены к роли защитников интересов своих правительств.