Теперь, когда я пишу эти строки[192], все это кажется прекрасной, но почти поблекшей мечтой. Суждено ли ей осуществиться? Весь смысл войны для нас по-прежнему мучительно сосредоточен в этом вопросе. Во всяком случае, хотя бы для истории данного момента, может быть, эти воспоминания не утратят своего интереса.

В Петрограде мне не пришлось выдерживать никакой борьбы с теми представителями правительства, которых я видел, для отстаивания своей точки зрения. Во-первых, никто из наших министров не имел определенного представления о Константинополе; во-вторых, в то время намечалась уже «министерская чехарда», по меткому выражению депутата Пуришкевича. Никто не чувствовал прочности своего положения. Ко всему этому присоединилось наступившее резкое ухудшение в наших военных делах, когда получение Константинополя, хотя бы из рук союзников, представлялось чрезвычайно проблематичным.

Все же раз я предназначался на это дело, что мне казалось, что желательно обеспечить себя возможными гарантиями, если бы провидению угодно было осуществить мечту. Две мои записки были посланы Государю. Накануне своего выезда в Сербию через Ставку великого Князя, я был принят Государем в продолжительной аудиенции. Государь сказал мне, что в общем разделяет высказанные мною соображения, что он и пометил на самой записке об управлении Константинополем. Совершенно так же высказался он и по церковному вопросу, не допуская возможности посягать на самостоятельность патриархии. Когда я обратил его внимание на неизбежные последствия этого для нашей внутренней церковной жизни (восстановление патриархата), он с живостью перебил меня: «Ну что же, и тем лучше, это только хорошо».

Я сказал, что перед отъездом полагаю быть в Ставке, представиться великому князю Главнокомандующему, ввиду необходимости согласовать действия военной и гражданской власти. Государь отозвался на это с полным одобрением.

В тот же день вечером я выехал из Петрограда в Ставку. Ставка в то время находилась на станции Барановичи. Меня выехал встретить мой старый друг Кудашев. У него я и остановился, в небольшом опрятном домике, где помешалась дипломатическая канцелярия. В таких же деревянных домиках были размещены различные управления и квартиры состава штаба. Немного более просторный деревянный дом был отведен под офицерское собрание, куда меня повели завтракать. Мне очень понравилась простота и деловитость, которые чувствовались среди людей, с которыми мне пришлось иметь дело. В собрании было, между прочим, вывешено запрещение рукопожатий под угрозой штрафа. Я особенно это оценил в жаркие июльские дни, стоявшие тогда.