– Какое право имеете Вы ставить подобные упреки России после всего, что она сделала? – с живостью возразил я.

– Я верю, что Россия сделала все, что могла, для нас, но требовать от нас невозможного она не может, – отвечал Пашич.

Наша беседа не могла быть продолжительной, ибо Пашич торопился на поезд, ехал к королю. Он отметил мне, однако, наиболее бросавшиеся в глаза недочеты сделанного державами заявления: туманное обозначение будущей сербо-греческой границы, причем нельзя было ожидать обеспечений ни со стороны Болгарии, ни со стороны Албании; нежелание держав дать заверения насчет Хорватии; наконец, умолчание о землях, населенных словенцами. Помимо этого, были и другие пункты, которые не могли не вызвать его раздражения, как то необеспеченность Белграда со стороны Баната, о чем в заявлении умалчивалось, и совершенно бесполезное требование о нейтрализации Адриатического побережья, предназначавшегося Сербии. По поводу последнего пункта в беседе со мной итальянский посланник сам сказал, что подобные ограничения не могут на практике удержаться и, конечно, будут разорваны сербами при первом удобном случае, если они вступят в обладание этими землями. Не всего труднее было Пашичу примириться с невозможностью изменить границу 1912 года. В конце концов я ему сказал, что если они всего будут добиваться, то рискуют ничего не получить, и что Сербии предстоит сделать выбор между Македонией и объединением юго-западного славянства. «Мы выберем Македонию», ответил Пашич.

Я опускаю подробности переговоров в последующие дни. 7/20 августа английский посланник запросил согласия Пашича на занятие линии Вардара, как только Болгария заявит о своем согласии выступить против Турции. При этом он разъяснил, что это занятие будет служить обеспечением не только для Болгарии, но и для Сербии в том, что передача Македонии Болгарии состоится лишь одновременно с приобретением Сербией новых земель. Это произвело приятное впечатление на Пашича. Со своей стороны, я ежедневно во всех телеграммах настаивал на безотлагательном занятии линии Вардара союзниками, дабы они стали между сербами и болгарами. Мне казалось, что в этом был единственный шанс предотвращения войны между теми и другими. В то же время для нас было крайне важно применять меры охраны главной линии сообщения между Россией и ее союзниками от Салоник до Дуная. При этом я указывал, что занятие должно непременно включить Салоники, иначе оно не достигнет своей цели. К сожалению, к этому последнему соображению в Петрограде отнеслись с полным невниманием. Единственное, в чем со мной согласились, это относительно нежелательности участия нашего отряда в союзной оккупации. Мной руководили два соображения: 1) нежелательность вооруженных столкновений наших солдат с болгарскими шайками (если б опасность окончательного разрыва между Сербией и Болгарией была предотвращена) и 2) в случае австро-германского вторжения в Сербию союзные войска могут, если понадобится, сесть в Салониках на суда и отплыть к себе домой, а что мы будем делать?