Ознакомившись с текстом заявления за три дня до вручения его Пашичу, я телеграфировал в Петроград, что наше выступление, на мой взгляд, заранее обречено на неудачу, ибо державы почти ничего не прибавили к тому, что ими было уже оказано в мае. Мне казалось, что единственный шанс успеха заключался в точном определении тех компенсаций, на которые может рассчитывать Сербия. Мой взгляд опирался на беседу, которую я имел с Иовановичем, который определенно высказался в этом смысле. Со своей стороны я, конечно, делал все, что только мог, чтобы убедить сербов в необходимости уступки, хотя и трудно было надеяться, что это может удастся.
23 июля мы все четыре посланника по очереди перебывали у Пашича для вручения ему заявления. Я всегда говорил с ним с полной откровенностью и в данном случае не изменил этой привычке. В дружеской, но твердой форме я сказал ему, что отказ на наше требование создаст для него ответственность, гораздо более серьезную, чем та, которую он опасается принять, выразив согласие. Дело идет о будущности Сербии и ее отношений с Россией. Я повторил ему то, что уже говорил Иовановичу, а именно, что надо отдать себе ясно отчет в том, каких жертв требует война от каждого союзника. Аргументы племенных прав, сентиментальные соображения – все это должно стушеваться перед законом железной необходимости, который правит войной. Если в этой беспримерной войне, начатой из-за Сербии, последняя откажет России в жертве, которая в конце концов необходима для тех же сербов, – ибо они более всех заинтересованы в сдвиге Болгарии, – то какое же оправдание будет иметь для нас союз с Сербией? Ведь не правы ли окажутся те, кто скажут, что Сербия сама доказала свою бесполезность для России. Пашич был крайне взволнован, но, как всегда, сдержан. Он ответил мне, что сознает, что для Сербии стоит вопрос жизни и смерти, но что лучше с честью погибнуть, чем идти на самоубийство. По его мнению, требование держав едва ли окажется возможным удовлетворить, однако вопрос требовал обсуждения с министрами, вождями партий, королем [Петром I] и наследником [королевичем Александром].
На следующий день, утром 23 июля, Пашич пришел ко мне сказать, что он вместе с министрами выезжает в Крущевац к наследнику и в Тополу к королю, чтобы обсудить заявление держав. Он сказал, что, не предрешая результата совещания, он считает главными элементами при обсуждении следующие вопросы: 1) определение компенсаций, на которые может рассчитывать Сербия, столь же точное, как и определение жертв, которые от нее требуют; 2) признают ли державы договорную линию 1912 года как