Перед тем чтобы дать ответ державам, Пашич созвал Скупщину и объяснил ей в общих чертах создавшееся положение. Среди депутатов наиболее резкая оппозиция была со стороны либералов, в свое время отказавшихся войти в состав коалиционного Кабинета и разделить с ним ответственность. Вожаки его партии, у которой до тех пор было мало сторонников, руководились, по-видимому, главным образом личными честолюбивыми побуждениями. Они хотели снискать популярность в рядах армии неуступчивостью и непримиримым шовинизмом. Им, конечно, удавалось создать немало затруднений Пашичу. Я уже говорил, что в основе всех трудностей лежало непобедимое и возраставшее недоверие к Болгарии, которое, к сожалению, было более чем основательно, между тем как мы и союзники питались на этот счет иллюзиями, поддерживавшимися нашими представителями в Софии, с тех пор особенно как осторожный и недоверчивый к болгарам английский посланник Элиот[200] был заменен переведенным из Петрограда в Софию советником. Последний приехал с целью «победить» болгарское правительство и до самого конца принимал свои желания за действительность.

Я как-то зашел к министру путей сообщения Драшковичу. Это был один из вождей младорадикальной партии, наиболее значительный после Пашича член Кабинета, еще молодой, привлекательный своей горячностью, искренностью и в то же время не совсем обычной среди сербов деловитостью. Драшкович с видимым волнением, чуть не со слезами говорил мне о предстоящем решении. В его словах чувствовалось убеждение в том, что требуемая от сербов жертва бесполезна, что болгары не пойдут навстречу союзникам, не нападут на турок, а будут выжидать лишь минуту напасть на сербов. Тщетно я убеждал его, что, даже если это предположение верно, Сербия ничем не рискует, ибо обещание Македонии болгарам обусловлено их выступлением на стороне держав Согласия и падает в случае их отказа. Драшкович настаивал на том, что единственный способ увериться в Болгарии, это – предъявить ей ультиматум с требованием выступить немедленно, под угрозой вооруженных действий против нее в случае отказа. В сущности, упорство сербов удовлетворить требования держав объяснялось не только безусловным недоверием к Болгарии, но и не полным доверием к самим союзным державам. У сербов все время было опасение, что державы могут ими поступиться и не защищать от насилия болгар.

Я и забыл сказать, что перед совместным заявлением представителей держав в Нише был предпринят еще один шаг: Государь, английский и итальянский короли и президент Французской республики поручили нам передать текст своих личных обращений к королю по тому же вопросу. Сначала было предположено адресовать телеграммы на имя наследника в его качестве регента, но мое представление о том, что лучше связать имя старого короля, чем будущего монарха Сербии, с воспоминанием о тяжелой земельной жертве, было принято во внимание, и все четыре посланника передали Пашичу телеграммы на имя короля 28 июля.