По-видимому, это совершилось не без благосклонного поощрения Австрии. Между австрийцами и черногорцами велась номинальная война. На самом деле обе стороны мало тревожили друг друга. Австрийцам было приятнее, чтобы Скутари было занято Черногорией, неспособной организовать там серьезную оборону, чем Италией, которую трудно было бы выставить, если бы она водворилась в этом городе, крепко связав его с морской базой на о. Джиованни ди Медуа.

В скутарийском вопросе оказалась двусмысленная политика короля Николая. Он так привык всю жизнь обосновывать благополучие своей маленькой страны и свое личное на постоянном балансировании между всеми соперницами-державами, что от этой тактики не мог отказаться и во время Великой войны, хотя на Балканах она приняла ясно выраженный характер борьбы на живот и насмерть между германизмом и славянством. На словах воюя с Австрией, он на деле не прочь был обделывать с ней дела. Кроме того, в скутарийском вопросе отразились возраставшие негодование и неприязнь юго-западных славян к Италии, на которую не без основания стали смотреть, как на державу, стремящуюся заместить Австрию на Балканах. Скептик по природе, король Николай сомневался в том, чтобы в этой войне нам удалось сокрушить германизм, и он хотел остаться в хороших отношениях с друзьями и недругами.

Настроение короля и его политика были ясны всем в Черногории. Они создали атмосферу деморализации, которая царила в этой стране ко времени отступления сербов и только усилилась с приходом голодной, босой и раздетой сербской армии, опустошавшей на своем пути и без того скудные запасы черногорцев. Все это вскоре стало обнаруживаться все ярче и ярче.

Прибыв в Подгорицу, Бопп, Де-Гра и я решили съездить в Цетинье, чтобы поблагодарить короля за оказанное им внимание. После тяжелых условий нашего странствования было особенно приятно попасть в настоящий дом со всеми удобствами, какие мы нашли в русской миссии в Цетинье, где поверенным в делах был Обнорский, заместивший посланника А. А. Гирса, уехавшего с самого начала войны в отпуск.

Цетинье, в сущности, – деревня, где несколько усадеб средней руки. К числу таких усадеб принадлежал и дворец короля Николая. Мы представились ему в тех одеяниях, какие на нас были в дороге; я был в сером пиджаке и высоких сапогах. Король был очень любезен, но беседа носила самый общий характер, не затрагивая жгучих тем. Только каждому из нас король подчеркнул необходимость как можно скорее прийти на помощь Черногории продовольствием. Консулу Емельянову, который также был им принят, король, любивший эффектные фразы, сказал: J’ai pu lutter contre la monarchie (Австрия), mais je devrai capituler devant la boulangerie[220].