Через некоторое время послышался шум, и перед нами в свете костра появились в своих белых фустанеллах[218] и фесках албанцы, гнавшие куда-то стадо овец. Наши проводники-черногорцы сказали нам, что после этого лучше не задерживаться на дороге, потому что албанцы могут вернуться с неприятными намерениями на наш счет. В первом часу встала луна, и мы двинулись в путь. К этому времени вернулся один из посланных нами вперед погонщиков лошадей, который объявил, что Андреевица недалеко. Пришлось, однако, идти еще часа полтора. Луна светила, когда только с одной стороны был лес, но когда дорога немного отошла от кручи и по обе стороны пошли деревья, то снова стало темно. Между тем дорога кончалась и пошел ручей с крупными камнями, по которым скользили и не хотели двигаться лошади. Пошел мокрый снег. Поздно ночью добрались мы через длинный деревянный мост, перекинутый через реку, в Анреевицу, лежащую на ее берегу. Мы направились к кмету[219], у которого ночевали.

От посещения его у меня осталось в памяти удивительные украшения на стенах гостиной. Я часто в маленьких лавочках, торгующих открытыми письмами с картинками, спрашивал себя, кто покупает открытки, где изображен в рамке из цветов молодой человек в зеленом смокинге и цилиндре с розовой дамой на скамейке или в автомобиле. Вот такие открытки украшают дома черногорцев, отражая их понятия о том, что такое утонченная цивилизация. Между прочими украшениями на стене висело искусно вышитое изображение весов: на одной чашке, высоко поднявшейся, было изображено сердце, на другой, низко ее перевесившей, – мешок, на котором начертано 10 000. Над весами так же искусно вышитая надпись: «садашня любав» (нынешняя любовь).

Простившись с гостеприимным кметом, которого коснулась цивилизация, мы на следующее утро снова двинулись в путь, но на этот раз нам удалось достать две телеги с русскими лошадьми. Расположив на них вещи и сами сев на ящики, мы почувствовали себя царями. Встретив в пути перегнавшего снова нас Des Graz и Боппа, мы посадили их на одну из этих телег и так уже дальше совершали наш путь два дня. Местами дороги были совершенно размыты. Я не поверил бы, что можно проехать на повозке по таким камням и потокам, которые нам попадались на пути. В этих случаях Мамулов правил и благополучно выкарабкивался, хотя порой от тряски перевертывались ящики и чемоданы.

Можно ли описать охватившее нас чувство, когда наконец, на второй день после Андреевицы, в одном из ханов мы увидали автомобили, высланные нам навстречу черногорским королем, с провизией, чтобы подкрепиться. В ожидании этого удовольствия, я в повозке положил перед собой одну из последних оставшихся у меня бутылок шампанского, любовно обложив ее снегом.