Кант чувствовал, что его работой пренебрегли те, на кого он рассчитывал, и что к нему отнеслись как к слабоумному те, кого он не уважал. Рецензия в Göttingische Gelehrte Anzeigen была особенно неприемлемой. Автор этой рецензии, по его мнению, совершенно неправильно понял работу. И потому вскоре после выхода этой рецензии Кант задумался о более популярной и короткой трактовке вопросов «Критики».

Результатом его размышлений стали так называемые «Пролегомены ко всякой будущей метафизике, которая может появиться как наука», вышедшие в 1783 году. Было бы неверно рассматривать их как ответ на рецензию в Göttingische Anzeigen, но очевидно, что рецензия очень разозлила Канта, и он посчитал необходимым ответить гёттингенскому критику. Соответственно, в «Пролегоменах» содержится множество отсылок к рецензии, местами явных, местами не очень. Но хотя в итоге «Пролегомены» и оказались последовательной полемикой против гёттингенской рецензии, начинались они вовсе не так. В письме к Герцу вскоре после выхода «Критики» Кант говорил, что тема работы – это «метафизика метафизики», и намекал, что имеет некоторое представление о том, как сделать ее «популярной». Если бы он начал с антиномий и «цветасто» о них заговорил, он мог бы заставить читателей полюбопытствовать об источниках этих противоречий[962]. В другом письме примерно через месяц он высказал недовольство тем, как выразил свои взгляды. Возраст и «болезни» заставили его опубликовать книгу раньше, чем это, возможно, было целесообразно[963]. Видимо, по причине этих сомнений он был готов написать «популярную выдержку, подходящую для широкого читателя» или «в популярном стиле»[964]. К 15 сентября 1781 года он, кажется, уже пообещал Гаману и Харткноху, что действительно напишет такую работу[965]. Но в конце октября Гаман еще не знал, что это будет за работа, до него дошли лишь слухи, что это может быть либо краткая выжимка, либо учебник (Lesebuch) по метафизическим предметам[966]. Когда в январе 1782 года вышла гёттингенская рецензия, план изменился. Теперь Кант принялся за «пролегомены к еще не написанной метафизике» и за ответ гёттингенскому рецензенту[967]. В конце августа книга была написана, и помощник Канта ее уже переписывал. К сентябрю она была закончена, но публикация задержалась до апреля 1783 года.

Беркли, Юм и их критики играют гораздо большую роль в новой книге, чем в «Критике». Реакция Канта на сравнение с Беркли разительно отличалась от его реакции на сравнение с Юмом. Хотя его возмущало, что его называли берклианским идеалистом, и он яростно протестовал – между ним и ирландским епископом нет никакого сходства! – он не возражал против того, чтобы его называли юмианцем при условии, что будет понятно, что значит быть «юмианцем». В книге он старается как можно дальше дистанцироваться от «всякого настоящего идеалиста, от элеатской школы до епископа Беркли»[968]. Их тезис заключается в «следующей формуле: „Всякое познание из чувств и опыта есть одна лишь видимость, и истина только в идеях чистого рассудка и разума“»[969]. Кантовская позиция сводится к обращению этого идеализма вспять: мы можем говорить об истине только в знании посредством чувств и опыта. Идеи чистого разума – всего лишь видимость. (Согласился бы Беркли с таким описанием своей мысли – это, конечно, другой вопрос.) С другой стороны, Кант открыто признает, что Юм прервал его догматическую дремоту и что в «Критике» он начал «с обоснованной, хотя и незаконченной, мысли» Юма. Действительно, он называет свою первую «Критику» «разрешением юмовской проблемы в самой широкой ее постановке»[970]. Неудивительно, что друзья называли его «немецким Юмом». Если рассматривать на фоне этого кантовское изложение «проблемы Юма», то сразу становится очевидным ряд вещей. Во-первых, ссылки на Томаса Рида и его последователей не случайны. Кант пытается преуменьшить их важность, и, нападая на них, он нападает на Федера и близких ему философов. Во-вторых, Кант пытается объяснить свое отношение к Юму. Так, он говорит нам: