Ответ на первый вопрос Кант находит в предмете трансцендентальной эстетики. Чистая математика и ее синтетические априорные познания возможны потому, что пространство и время являются априорными формами созерцания. Ответ на второй вопрос можно найти в первой части трансцендентальной логики. Наука и ее априорные познания возможны потому, что у нас есть категории и основоположения. «Рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей»[973].

Третий вопрос касается предмета трансцендентальной диалектики, или идей чистого разума касательно психологии, космологии и теологии. Эти идеи возникают естественным образом, когда мы применяем категории «как чисто логические функции», которые «могут представлять вещь вообще, [или] ноумены, или чистые интеллигибельные (вернее, мысленные) сущности»[974]. Уже потому, что эти идеи являются продуктами мышления, они не могут быть непостижимыми. Они суть принципы, позволяющие нам достичь полноты и синтетического единства в опыте. Первая «Критика» доказала именно это (по крайней мере, по мнению Канта).

В «Заключении» Кант утверждает, что «основоположение Юма», то есть предостережение, что «не следует догматически распространять применение разума за пределы всякого возможного опыта», следует сочетать с другим «основоположением, которое Юм совершенно упустил из виду, а именно: не следует считать, что сфера возможного опыта ограничивает сама себя в глазах нашего разума». Далее он утверждает, что, поскольку первая «Критика» производит именно такое сочетание, она «обозначает здесь истинный средний путь между догматизмом, с которым боролся Юм, и скептицизмом, который он, наоборот, хотел ввести»[975]. Кант выступает здесь за то, что можно считать результатом «смягченного» или «последовательного» юмовского скептицизма. Хотя Кант считает, что принцип Юма обязательно нужно дополнить таким образом, который неизбежно приведет к противоречию с позицией самого Юма, он тем не менее соглашается с этим принципом.

Формулировка «не следует догматически распространять применение разума за пределы всякого возможного опыта» очень кантовская и очень не-юмовская, и это не просто вопрос стиля. Там, где Кант говорит о «возможном опыте», Юм говорил бы об «обычном течении опыта» или о «действительном опыте». Таким образом, можно сказать, что кантовская интерпретация «основоположения Юма» искажает Юма. Впрочем, ясно, что Кант считает, что это основоположение обобщает важный аспект юмовской теории. Кроме того, это вполне справедливое толкование систематического намерения Юма, как оно выражено в большом количестве пассажей, предназначенных для критики той «значительной части метафизики», которая «не наука, но» стремится «проникнуть в предметы, совершенно недоступные разумению.», и представляющих аргументы в пользу того, чтобы разработать «истинную метафизику, чтобы уничтожить ложную и поддельную»[976]. Более чем очевидно: Юм считает, что он показал невозможность выхода за пределы опыта. Поскольку только отношение причины и действия может вывести нас «за пределы свидетельств нашей памяти и чувств», и поскольку само это отношение «возникает всецело из опыта», все аргументы в моральных, политических и физических науках, которые «считаются результатом одного лишь размышления и обдумывания. в конце концов приводят нас к некоторому общему принципу или заключению, для которого мы не можем указать никакого основания, кроме наблюдения и опыта»[977]. Для Юма принцип, что «никакая философия в мире. никогда не сможет вывести нас за пределы обычного течения опыта» важнее всего служит той цели, чтобы «подкопаться под основания туманной философии, которая до сих пор, по-видимому, служила лишь убежищем суеверия и покровом нелепостей и заблуждений». Таким образом, этот принцип, по сути, решает негативную задачу ограничения сферы метафизики. Кроме того, по мнению Юма, он действует и положительно, освобождая нас от «религиозных страхов и предрассудков» и поддерживая таким образом более гуманный моральный взгляд на жизнь, укрепляя «легкую и ясную философию»[978]. Негативные теоретические ограничения призваны способствовать более позитивному моральному мировоззрению. Для Юма этот принцип может иметь даже положительные религиозные последствия, потому что он показывает, что если «истинная» религия существует, то она должна быть основана на вере. Ограничивая «принципы человеческого разума», этот принцип вполне может освободить место для веры.