Он носит наименование «догматического скептицизма», поскольку стремится показать, что мы должны вечно сомневаться в объективной истине, то есть в реальном согласии наших представлений с их предметом. Недоказуемость объективной истины составляет догму этого вероучения. Оно может сосуществовать с философскими убеждениями, предполагающими необходимость и всеобщность, только посредством очевидной, хотя оттого и не менее широко распространенной непоследовательности. Критический скептицизм сомневается в том, что догматический скептицизм считает вопросом уже решенным. Критический скептицизм ищет основания для доказуемости объективных истин, в то время как догматический полагает, что обладает причинами их недоказуемости. Один проводит и предписывает исследование, которое другой объявляет тщетным и излишним и тем самым, насколько это возможно для него, делает невозможным[1373].

Как сразу бы заметил любой член aechtphilosophisches Publikum («подлинно философской публики») Рейнгольда, догматический скептицизм действительно непоследователен, и только критический скептицизм можно считать истинного рода скептицизмом. Можно также надеяться, что подлинно философская публика сразу бы заметила, что указанная непоследовательность вводится самим определением, которое дает Рейнгольд[1374].

Примечательно, однако, что в 1789 году критическая точка зрения для Рейнгольда была скептической, то есть не влекущей положительных утверждений. В самом деле, в отношении доктринального содержания критический скептицизм был негативнее традиционного скептицизма, по крайней мере, как характеризовал его Рейнгольд. Самой важной характеристикой критического скептика была его более открытая установка. Но Рейнгольд здесь на самом деле только начинает возражать против скептицизма. Позже, придерживаясь своего определения «догматического скептицизма» и продолжая утверждать, что «догматический скептицизм» должен быть опровергнут, он не только отказался от «критического скептицизма» как позиции, но целиком изгнал этот термин из своего словаря. В более поздних работах он даже утверждал, что скептицизм, чтобы быть философским, должен быть догматическим, то есть основанным на принципах. Его так называемая «элементарная философия», призванная выработать новое основание для кантовской критической философии, была также призвана дать ответ всяческого рода скептицизму.

Рейнгольд был отнюдь не единственным последователем Канта, который счел необходимым преуменьшить критический элемент в его мысли в пользу несколько более догматического взгляда или который создал пугало догматического скептицизма, лишь чтобы уничтожить его. Людвиг Генрих Якоб, первый философ, прочитавший университетские лекции о Канте в Галле, также интересовался скептицизмом. В 1790–1792 годах он опубликовал то, что было, по видимости, первым немецким переводом «Трактата» Юма. В первом томе содержалось длинное приложение на 314 страниц, озаглавленное Kritischer Versuch über die menschliche Natur («Критический опыт о первой книге трактата Давида Юма о человеческой природе»)[1375]. Заявленная цель этого длинного приложения заключалась в том, чтобы представить «точку зрения, с которой следует рассматривать „Трактат“ Юма». Эта точка зрения характеризовалась следующими утверждениями: 1) что скептицизм является одной из наиболее важных философских позиций (и что на самом деле это неизбежно, учитывая традиционные философские предпосылки); 2) что «Трактат» Юма является наиболее совершенным выражением скептицизма; и 3) что «Критика чистого разума» дала нам средства опровергнуть Юма, а следовательно, и весь скептицизм. Опровергая Юма, Якоб утверждал, что опровергает скептицизм überhaupt («вообще»), ибо он считал, что не может быть другого оправдания скептицизма, кроме того, которое дал Юм.