Придя в 1917 г. к власти, большевики отвергли как нечто буржуазное повсеместно принятый в Европе дипломатический протокол с соответствующими дресс-кодом, правилами поведения, обязательными формами бесед, приемами и совместными обедами. При этом они упустили из внимания, что этот протокол был выражением не просто придворной аристократической культуры, но и символизировал надежность отношений и общие правила. В конце концов, дипломатия не означала ничего иного, как поиск договоренности между представителями двух государств. При этом сталкивались различные культуры, то есть системы знаков и стереотипы интерпретации, хотя обе стороны и не обязательно знали, какое значение они должны придавать поведению другой. Поэтому протокол функционировал как своего рода словарь, определяя в каждом знаке обязательное значение и тем самым в идеальном случае заботясь о спокойном ожидании и предотвращая какие бы то ни было недоразумения или непонимание. Большевики, отвергнув дипломатическое «комильфо», что называется, выплеснули с водой ребенка, тем более что сами не сумели создать собственный переговорный код и только боролись с западной нормой. Первый народный комиссар по иностранным делам Л. Д. Троцкий проявлял себя с помощью военной внешности и пропагандистских речей, многолетний сталинский министр иностранных дел Молотов хвалился тем, что он больше солдат партии, чем дипломат. Сталин и вовсе пытался выдать себя за опытного государственного деятеля западного образа, в то время как Хрущеву, похоже, доставляло большое удовольствие саботировать западный протокол или игнорировать его и превращать в объект насмешек.

Брежнев решил покончить с экспериментами и вернуться к правилам западного протокола: хорошо одеваться, вести себя и говорить подобающим образом и быть надежным партнером по переговорам. Он засвидетельствовал такую позицию уже в качестве главы государства, занимая этот пост в 1960–1964 гг. При этом советского лидера никоим образом не заботили внешний вид, хороший вкус или манеры сами по себе. Скорее, если речь не идет об интуиции, сознавал, что только таким образом, соблюдая правила приличия, он завоюет доверие своих западных собеседников. Он должен был посылать знаки, которые не читались бы как «чужие», «агрессивные», «коммунистические», что сделало бы его в глазах Запада опасным. Своими жестами, пристрастиями и приверженностью к хорошей одежде он показывал: смотрите, я такой же, как и вы; я люблю хорошие костюмы, грубоватые шутки, быстрые автомобили, красивых женщин, мне нравится смешаться с толпой, совсем как вам2014. Свойства, которыми он, с одной стороны, отличался от товарищей по Политбюро, служили, следовательно, с другой – «рекламой» для его западных партнеров по переговорам.