Основное художественное противоречие, выступающее как источник развития центральных проблем творчества Шолохова, включая категорию трагического, состоит в соединении писателем содержания народной жизни в эпоху всемирно-исторических преобразований и идеи становления высокой личности из среды этого народа.

Еще в 30-е годы западная критика замечала, что Шолохов «мощью эпоса» наносит удар «своему врагу – индивидуализму». Но это не означает отрицание художником индивидуального, личностного. Еще раз повторим, что при подходе к шолоховскому миру необходимо отрешиться от привычных схем анализа. Его герои, проблемы произведений, их стилистика, эстетика и философские корни – в полной мере понимаемы на просторах истории русской и мировой культуры. Прав М. Бахтин, утверждавший, что в ряде случаев (а к ним, мы считаем, относится и творчество Шолохова) «могучие, глубинные течения культуры (в особенности низовые, народные), действительно определяющие творчество писателей, остаются не раскрытыми, а иногда и вовсе не известными исследователям. При таком подходе невозможно проникновение в глубину больших произведений и сама литература начинает казаться каким-то мелким и несерьезным делом» [12, 330].

Поэтому обращение к филогенезису тех или иных эстетических категорий в связи с миром Шолохова имеет самое прямое и практическое следствие – оно проясняет конкретный смысл бытия этих категорий у писателя. Таким образом, трагический конфликт – в привычном для нас виде – проявляется в искусстве Шолохова тогда, когда изображение бытия наполняется истинно человеческим содержанием, когда в прямом смысле «подражание природе» замещается попытками воссоздать человеческий способ понимания противоречий жизни.

Неравномерность развития как человеческого субъекта, так и исторически складывающих типов общества, закономерно приводит их к противостоянию друг с другом, обостряясь в переломные моменты становления цивилизации. Отсюда и типологичность в повторении тех или иных эстетических ситуаций, в том числе трагических, в истории мирового искусства.

Такое содержание трагического конфликта, обнаруживающееся на самых различных уровнях художественного произведения, адекватно воссоздается, как верно заметила А. Минакова по отношению к «Тихому Дону», философским сознанием не героя, но в первую очередь автора: «Поиски Григорием Мелеховым своего пути в революции осознаются им самим как стремление вернуться к традиционному «типу жизни». Но не будучи философом, герой не осознает, что он хочет этого возвращения на ином, более высоком уровне исторического развития» [14, 66].