Только там, в самых тайных, в вечных и неизменных глубинах нашего бытия, где сплетаются все корни, можем мы надеяться отыскать связь с Достоевским. И как мало в этом мире от нашего мира. К потрясенному сердцу подкрадывается предостерегающее предчувствие: здесь нельзя оставаться навсегда; надо вернуться в наш более теплый, более уютный, но в то же время более тесный мир.

Между смертью и безумием, между мечтой и жгуче отчетливой действительностью стоит его мир. Каждая освещаемая им поверхность отражает бесконечность. Первое впечатление от Достоевского – ужас… Ветхозаветной, героической и вовсе не современной, не буржуазной представляется судьба Достоевского. Вечно он должен бороться с ангелом, как Иаков, восставать против Бога и вечно смиряться, как Иов» [3, 73-184].

И подобных высказываний не счесть в книге немецкого писателя. И у него, как у других замечательных представителей западной культуры, присутствует это ясно ощущаемое ими самими известное непонимание сути и смысла русского, невозможность его постичь, исходя из опыта их собственной культуры, а также из сложившихся представлений, какой должна быть литература и ее герои. Аналогичный процесс недопонимания происходит и со стороны русской культуры по отношению к западной, а уж появление таких фигур, как В. Набоков, который пристроился сразу к двум литературам – русской и англоязычной, вообще является исключением из правил, которые попытался также нарушить И. Бродский.

Так что процесс асинхронизации культурных процессов характерен для обеих сторон – как восточной, так и западной; он в малой степени зависит от политических систем и формы государственности, он все же связан с фундаментальными, глубинными чертами различий в эпистемологии и ментальности, усиленных также различными по форме и содержанию конструируемых на этой базе сложных мыслительных концепций и теорий – от естественно-научных до социальных и исторических. Вернемся к литературе.

Герой русской литературы, не успев быть созданным, выписанным его автором, с приобретением конкретного лица, биографии, имени и фамилии (которые как нигде в мире были «говорящими»), тут же попадал в какой-то иной, более высокий регистр своего состояния. Природа метаморфозы персонажа русской литературы, поднимавшей и включавшей его в иные, вовсе не литературные разряды, не так проста, как вначале кажется. Естественно, существует общий фон литературных эпох, который носит универсальный характер – просвещение, сентиментализм, романтизм, реализм и пр. Это позволяет делать отсылки и проводить параллели с европейскими литераторами – «отверженные», к примеру, у Гюго. В определенном отношении существует универсальная типологичность культур и литератур европейской цивилизации (мегацивилизации), которая позволяет сопоставлять и сравнивать литературные тексты от Франции до России.