Но герой русской литературы, несмотря на свою похожесть и близость к аналогичным персонажам европейской словесности все же нес в себе и иное начало. Одним из важнейших оснований для дальнейшего эстетического оформления героя писателем выступает некий общий для всех русских литературных персонажей материал, который, во-первых, был угнезден в самом языке и возникающем через него особым взглядом на человека, а, во-вторых, через этого героя пробивалась и реализовывала себя какая-то совсем неприличная с точки зрения литературной эстетики метафизическая назидательность и универсальность.

Вот, кажется, рассказ ни о чем – «Старосветские помещики» Гоголя, повествование о самой обыкновенной жизни самых обыкновенных людей, а по сути, как вспоминал об этом, умирая, Михаил Афанасьевич Булгаков, имея в виду себя (Мастера) и свою жену Елену Сергеевну (Маргариту): «Думал, что это смешно, а выходит, что Филимон и Бавкида – это и есть главное в жизни».

Резкое, стремительное возвышение в ходе повествования героя русской литературы, перерастание им своих рамок, конечно, не могло не раздражать западную гуманитарную мысль, зато точно отражало духовно-практическую сторону русского сознания: ничего в человеке не может быть простого и легко объяснимого. Человек (персонаж) больше и сложнее, что о нем думают другие люди и даже создавший его автор.

Мы говорим сейчас для простоты о прозаическом нарративе, но любой другой литературный род и жанр подвергались ровно такой же трансформации: «Горе от ума», «Медный всадник», «Борис Годунов», стихи Тютчева, Пушкина, Лермонтова и так далее по всему реестру русской литературы с большим или меньшим, но отклонением от нормы, привычных правил.

Поэтому парад героев русской словесности – это не просто паноптикум смешения жанров, стилей, способов описания человека, но потребность в попытке приблизиться к самому творцу в воссоздании такого своего подобия, через которое будет просвечивать его божественная бессмертная сущность.

Мировые проблемы космического разворота интересуют эту литературу, без этого и нет ее по существу. Каждый из писателей мыслит себя прямым представителем вечного начала на земле и раздает своим героям такие функции и свойства, по наличию которых им только и стоит, за небольшим исключением, отправляться, или в ад или рай. Из последних приключений русской литературы стоит упомянуть финальный роман Леонида Леонова «Пирамида», в котором уже прямо ангелы действуют в виде реальных героев. Вот тот самый предел, к которому всегда стремилась русская литература и получала в ответ поколения читателей, которые мыслили литературу именно что катехизисом, сводом нравственных правил, неким вариантом Евангелия и т.д.