А с немцами иметь дело было не так легко. И действительно, на третий же день немцы показали себя. На рассвете они пустили удушливые газы на фронте N-ской сибирской стрелковой дивизии. Как потом рассказывали немногие уцелевшие очевидцы этой неслыханной жестокости немцев, картина была ужасная и неподдающаяся никакому описанию. Густые бело-зеленые облака тяжелого газа медленно с шипением ползли к окопам сибиряков, подгоняемые легким утренним ветерком, точно какое-то страшное клубообразное чудовище подкрадывалось к своей жертве, готовое ее задушить своим смертоносным дыханием. Боже, до чего может дойти человеческая жестокость! Несчастные сибиряки были обречены на верную гибель, так как в то время у нас еще не было противогазовых масок. Слухи о том, что немцы применяют удушливые газы, давно уже ходили в наших войсках, вызывая в солдатах суеверный страх, а в офицерском составе чувство благородного негодования. Завидя облака удушливого газа, сибиряки в паническом ужасе бросились бежать из окопов, но были настигнуты удушливыми газами, и вскоре все пространство на протяжении нескольких верст, где прошли ядовитые газы, сделалось мертвым полем. Зелень и трава пожелтели и увяли, и несколько тысяч почерневших скорченных трупов удушенных героев недвижно лежали, рассеянные по всему полю, в разных позах и своим ужасным жутко-молчаливым видом как бы вопияли к небу об отмщении… Произведя газовую атаку на участок N-ской сибирской дивизии, немцы тотчас сами перешли в наступление и, не потеряв, разумеется, ни одного человека убитым или раненым, прошли нашу передовую линию и начали распространяться в тыл. Ликвидировать этот прорыв было нечем, так как в распоряжении нашего высшего командного состава под рукой не было свободных сильных резервов, и потому дан был приказ, не вступая с противником в бой, отойти на следующую позицию.

Около полудня наш полк двинулся походным порядком. Вправо и влево по линии фронта поднимался дым от пожарищ. День был знойный. Во многих местах рожь уже была сжата и сложена в огромные скирды, но теперь эти скирды и даже несжатая рожь были охвачены огнем, горели опустевшие жалкие деревушки. Вокруг было море огня и дыма. Невольно вспоминалась картина – отступление двенадцатого года, когда русская армия все сжигала и уничтожала на своем пути. Но тогда, быть может, это и имело смысл, теперь же это ничем не могло быть оправдано и лишь еще более разорило несчастных мирных жителей, волею судьбы попавших в сферу военных действий.

Отступление наше было безостановочное. К ночи мы вышли на линию Брест-Литовска, который оставался западнее нас верстах в двадцати пяти и теперь представлял собой грандиозное пожарище. Огромное зарево заняло собою чуть не полнеба. Ночь сама по себе была темная, но оранжевый отблеск отпылавшего Брест-Литовска придавал всему причудливый, какой-то фантастический вид. На перекрестке больших дорог произошла заминка, едва не превратившаяся в панику. Смешавшиеся в кучу люди и лошади казались какими-то призраками из потустороннего мира. Повозки обозов, артиллерийские парки, орудия – все это лезло друг на друга, раздавались крики, ругань, храпение и ржание лошадей, и на всем этом лежал спокойный бледно-розовый отблеск зловеще пылавшего вдали Брест-Литовска…