Меня удивляло и то, что солдаты, приходившие с Жаном и Софьей, каждый раз были разными. Возможно, я была жертвой «шпиономании» (что вполне объяснимо после того, что мне довелось перенести), но у меня не было никаких доказательств того, что Жан не действует по заданию органов, а Софья не является их агентом. Визиты всех этих солдатиков ко мне вполне могли убедить какого-нибудь следователя, мало чем отличающегося от тех, что мне довелось повидать в своей жизни, в том, что я выведываю шпионскую информацию о военных объектах в Молотовске. И таким образом подтвердить обвинение в шпионаже, выдвинутое против меня в 1951 году теми, кто не согласился с моей реабилитацией. Поэтому я прервала всякие отношения с Жаном и Софьей. Я научилась быть осторожной.

И вот настал очередной новогодний праздник. С 1948 года русским разрешили ставить новогоднюю елку в своих жилищах[167]. На это был запрет с 1917 года. Разрешение распространялось на школы и другие учреждения. При этом елка называлось новогодней, а не рождественской. В ней не должно было быть никакого религиозного смысла.

В яслях воспитательницы и дети из старших групп украшали разноцветными игрушками большую елку. Вокруг нее в праздничный день ребята в костюмах медведей, волков и зайцев водили хороводы и пели:

Детям раздавали новогодние подарки: пакеты с конфетами, печеньем, апельсинами или яблоками. Эти наборы покупали лишь те родители, кто мог себе позволить праздновать Новый год в кафе. Подарки стоили так дорого, что их было очень мало.

22. Конец кошмара

22. Конец кошмара

В январе 1956 года, взяв очередной ежегодный отпуск, я попыталась заняться лечением зубов, которые за годы пребывания в лагере пришли в ужасное состояние. На протяжении трех дней я ходила к восьми часам утра в центральную больницу Молотовска, чтобы получить талон к стоматологу. Нужно было отстоять большую очередь, и через три дня я получила талон с номером 51 на 14 января, а было только 7 января! На Молотовск с семидесятитысячным населением приходилось несколько стоматологов: три работали в городской больнице, два – на заводе № 402 и один в спецполиклинике МВД. Я решила, что займусь лечением зубов во Франции.

21 января в ясли позвонили из МВД и вызвали меня на шесть часов вечера в седьмой кабинет. Передо мной сидел человек по фамилии Мещерский – в 1951 году он отвозил меня в архангельскую тюрьму. Он вызвал меня, чтобы передать документы, конфискованные в 1937 году при аресте. С тех пор прошло почти двадцать лет!

25 января мне вновь нужно было переоформлять паспорт. На этот раз Маулина согласилась дать мне бессрочный документ. Уходя, я сказала ей: