Что это, новый способ почувствовать эпоху? Бросить ей вызов? На фоне оперы он праздновал декаданс 1970-х годов, непреодолимый рост нарциссизма и ностальгии. Настроение больших потерь разделялось многими в этом же году: Жан-Луи Шеррер со своими турецкими фантазиями; Унгаро говорил, что «устал от повседневных пальто. Это старомодно»; Жюль-Франсуа Краэ от Ланвен первым возвратил традиционный крой, накидки и крестьянские платья. Но к этому Ив Сен-Лоран добавил кое-что еще, только ему свойственное. Ничего мелкого, сладкого или обаятельного. Ни лунных Пьеро, ни «беззащитных» женщин-девочек в наряде Пульчинеллы[657]. Сен-Лоран предпочитал придавать выразительность голове модели, ее взгляду. Он не путался в маленьких бантах, английских петлях, кружевах или розовом цвете — ничего сентиментального или жеманного, никакого правдоподобия или исторической достоверности. Его платья были антиподами костюмов той эпохи. Начиная с материала ткани, он рисовал темперамент и характер, как будто уходил от буквальной истории, чтобы вернуться к источнику вдохновения. Восстановить правду жизненного персонажа, который существовал еще до воплощения и кого наконец-то можно было увидеть воочию. «Я не пассеист, но, когда прошлое идеально, оно полностью присутствует в настоящем». Вдохновленный портретом Вермеера «Девушка с жемчужной сережкой», он подарил публике ощущение, будто она сама позировала художнику в сине-желтом платье от Сен-Лорана. Рассматривая картину, мы с удивлением обнаруживаем, что на этой девушке не было платья, точнее, его не видно. Вермеер нарисовал только лицо. «Я пытался представить платье, которое она носила», — спокойно ответил Ив Сен-Лоран…

Почему этот мужчина начиная с 1976 года вдруг разбил все свои зеркала? Он теперь выносил только самозабвение? И обрекал других на зрелище своей физической деградации? Мужчина лишился своей красоты, чтобы растаять в тех платьях, которые занимались любовью с женщинами, надевавшими их? Все эти трансформации он выплеснул на зрителя. Все взрывалось, все вибрировало, ткани трепетали, как голоса, а краски взлетали в страстной песне о страданиях и смерти. Чем больше художник Ив Сен-Лоран брал верх над кутюрье Сен-Лораном, выпивавшим до двух бутылок виски в день, тем больше его личная жизнь тонула в воображаемом потоке жизней. «Я эгоистично выражал все мои мечты, живопись, оперу, балет, — сказал он однажды. — Женщинам тоже нужно мечтать». Он прославлял своих героинь, примадонн, чтобы сказать им: «Примите меня в ваше сообщество». Первой, как и раньше, осталась Каллас. «Дива, императрица, королева, богиня, ведьма, колдунья… божественная», — писал Ив Сен-Лоран. Еще одна героиня — Тоска, беспомощно страдавшая от криков любимого, которого пытали. Или же графиня Серпиери, предавшая свой народ ради любимого, а он унизил и обманул ее[658]. Скарлетт О’Хара плакала о любви, какой никогда не было, и осталась одна. Наконец, Эмма Бовари, приглашенная на первый в жизни бал, память о нем оставит незаживающую рану в ее сердце…