И все же этот человек, который еле стоял на ногах и готов был упасть в обморок, проявлял необычайную силу. Похоже, металлический панцирь защищал его тело, горевшее изнутри. «В нем есть энергия, которая идет у него изнутри», — говорила Бенедикта де Жинесту, директор примерочной. Ее называли «голосом» модного Дома, потому что именно она объявляла каждый выход во время дефиле. «Я видела, как что-то рождалось в нем в ту минуту, когда он видел ткани. Вот он подходит, совершенно разбитый. Вдруг перед тканью что-то зажигается у него внутри. Это священный огонь таланта, который торжествует над его собственным организмом».

На самом деле публичное объявление о депрессии не мешало ему создавать все более лирические и роскошные коллекции: «Испанки» и «Романтики» летней коллекции 1977 года и «Китаянки» на дефиле коллекции «Опиум» (зима 1977-го). Коллекции Rive Gauche свидетельствовали о тех же взлетах фантазии. Самая впечатляющая из них была представлена в октябре 1976 года: 280 моделей крестьянок и одалисок с длинными шеями, украшенными «золотыми цехинами», цветами и платками, окантованными перьями и узелками. «Самая прекрасная из всех», по словам Лулу де ла Фалез, которая до сих пор говорит о ней с горящими глазами: «Были ирландские женщины, переодетые под испанок».

Будто бы вырвавшись из круга славы и почестей, такого желанного, хотя он и не был полностью счастлив от этого, Ив, сын Востока, находил прекрасное в другом месте — в своей памяти. Эскизы для коллекции Rive Gauche источали такое же ликование, как и те, что он создавал в Оране и во времена своего начального периода у Диора: чувство нарядности; шарф завязывался «в шикарный узел»; точный акцент на серьги и угол накидки; зашнурованные босоножки (два черных крестика на лодыжке) — и все это лишний раз отражало чувствительность человека театра. Будто ему требовалось всегда возвращаться к источнику, вернуть сиреневый шарф мадемуазель Викторине[669] Эдуарда Мане, а «Лоле из Валенсии» — ее розово-черную жемчужину. «Одевая одну женщину, вы должны думать обо всех остальных», — говорил он.

Пучок мяты, брошенный в сиреневый джутовый мешочек, не превращен ли он его глазами и руками в платье из крепдешина?! Женщина из высшего света надевала грациозную одежду девушки, красивой и желанной, благодаря платью из парчи огненного цвета, ее тело воспламенялось при движении. Вероятно, она и не подозревала о темных переулках, вдохновивших модельера на это платье. Она позволила ткани обернуть себя, точно это руки незнакомца, чьи ласки ей изначально знакомы. Ив Сен-Лоран любил женщин. При этом он любил и свою собственную любовь к ним, «любовь, встреченную в предместьях, чистую, простую, вечную»[670].