Он был связан со своими мастерскими какими-то органическими связями. Однажды он доверил свои мысли репортеру газеты Monde: «Если я сомневаюсь, мои мастерские чувствуют это, они в свою очередь тоже начинают колебаться, и весь процесс замедляется. Это отчаяние. Оно может длиться до трех недель, пока не проявятся основные контуры, и тогда все в нашем Доме начинает вращаться с абсолютной точностью и невероятной скоростью. В воздухе магия, мы все солидарны и счастливы одновременно». Однако в 1982 году он утверждал в интервью Г. Я. Дрянскому: «Меня лечат в начале каждой коллекции, чтобы каждый раз я мог расслабляться и находить стимул (…). Я обожаю своих друзей, но я не вижу их, потому что вынужден соблюдать определенные медицинские правила. Знаменитость — это одиночество, потому что ты заперт в своем мирке и не можешь покинуть его. У меня был более публичный имидж в 1970-х годах. С недавнего времени я замкнулся в самом себе».

Ив Сен-Лоран защищал катехизис профессии, подобно дочерям испанских танцовщиц, которые, выйдя замуж за английских лордов, начинали воспитывать своих детей в уважении к религии. Он привык говорить: «Я ухожу в коллекцию» (а это всего лишь 15 декабря, то есть осталось еще полтора месяца до дефиле), как говорят «я ухожу в монастырь». Он как бы сочетал в себе всех кутюрье ХХ века, но выглядел как один-единственный представитель этой профессии, ее абсолютная память, тогда как его прошлое тонуло в виски и кокаине. Воспоминания возвращались к нему, давали ему силу, способную поддерживать его тело. Ив признавался: «Последняя булавка приколота, и я сразу чувствую себя сиротой».

Именно в это время появилась привычка говорить «Сен-Лоран», когда говорили о костюме. Можно было вывернуть его наизнанку, порыться в карманах, найти грязь внутри, но костюм нигде не провисал, он сопротивлялся и держался. «Он на подкладке, подколот, ему требуется совершенная глажка. Нужна рука хорошего портного. Если не умеете гладить, работа не получится», — объясняла мадам Катрин… Никто не сутулился, надев куртку от Сен-Лорана. «Соразмерность его одежды, прорисовка, прямая как стрела — вот что, как я думаю, лучше всего определяет его»[742], — говорила Катрин Денёв.

Этот костюм можно увидеть на фотографии Хельмута Ньютона: как в сцене из кинофильма мужчина в смокинге стоит на коленях перед женщиной и надевает ей на ногу черный чулок. Свидетели наблюдают за ними с лестницы. Квадратные плечи, строгая линия, сухая ткань, подвижная юбка, открывающийся бумажник. Черные туфельки. Фетровая шляпа на рыжей гриве. Перчатки. Боа из серой лисы волочится по земле. «С этой фотографией на площади Трокадеро я становлюсь летописцем буржуазии», — шутил Хельмут Ньютон.