Ничего забавнее не могло быть, как желание Б. вставлять французские слова, закидывать учеными терминами, известными именами и т. п. Все это у него от кое-чего слышанного на уроках в кадетском корпусе и кое-чего прочитанного смешалось винегретом в голове, и выходил сумбур невероятный.

– Что наша литература! – восклицал, например, сей муж. – Черт знает что! Ну, вот лежат «Отечественные записки», а читать нечего; какой-то «Болот Тимофеевич» тянется целый год, да «Базарная суета» («Записки Андрея Тимофеевича Болотова» и «Базар житейской суеты» Теккерея). То ли дело романы Фева Поваля (Paul Feval) – «Сын Тайны», например. Просто прелесть! Или «Четыре мущкатера», или «Замок»… гм, «Замок»… Это – литература, а не наша дрянь!

Стоило кому-нибудь рот раскрыть, заговорить о чем бы то ни было, майор прерывал его своим резким, писклявым голосом: «Нет-с, вы не знаете, я все это отлично знаю; я ведь был первым из артиллерии и фортификации, слушайте, что я вам говорю…» – и понесет такую чепуху, что иной раз казалось, он мистифирует. Один, например, начал рассказывать о только что прочитанном каком-то новом снаряде для боевых ракет, майор тотчас вставил: «Какой новый! Все это я давно знаю, я ведь был первым из артиллерии и фортификации: это называется геометрический ямб…». И ведь серьезно говорил. Или, чтобы показать свои познания в военной истории, вдруг брякнет: «Если бы маршал Багговут под Ватерлоо не опоздал…» и т. д. А попробуй кто разинуть рот, что: «Позвольте, майор, вы перепутали: Багговут был…» – Б. тотчас: «Слушайте, что я вам говорю» – и пошел нести чепуху дальше.

Был у нас офицер Тулубьев, умевший рисовать акварелью портреты, не отличавшиеся особыми сходствами лица, но зато аксессуары выходили очень похожи: пуговицы, красные воротники, погончики, ордена и прочее – все это выходило очень отчетливо. Само собой, Б. усадил себя и заставил Тулубьева рисовать не столько портрет как фантазию, изображавшую майора в сакле, сидящего на походной кровати, стена завешана ковром, на коем красуется золотая сабля и на длинной ленте Анна 2-й степени. Между тем ни того, ни другого у него еще не было, и он только витал в сладких надеждах такого благополучия после нашего дела с горцами 24 октября.

Кто-то заметил ему по этому поводу: «Однако это анахронизм». А майор и обрадовался: «Да-да, – говорит, – меня уже не вы первый сравниваете с этим греческим героем» (должно быть, слышал имя Ахиллес и смешал с анахронизмом!..). И при этом случае пресерьезно начинает рассказывать о своих геройских подвигах: как он с ротой ширванцев ворвался в завалы под Ахты или с той же ротой прикрывал отступление всего отряда от Чоха, как он со своим батальоном истребил партию на Кутишинских высотах, и что с тех пор имя его так же грозно для горцев, как было имя Пассека в Дагестане или Слепцова в Чечне, что вообще он знает, как следует взять Кикуны (неприятельское укрепление), как покорить Кавказ, и что выбрать позицию – ему достаточно пяти минут: тут артиллерию, тут кавалерию: «Я ведь все знаю, я был первым из артиллерии и фортификации…».