Перехожу к ротным командирам. 1-й гренадерской командовал штабс-капитан Константин Алекс. Федосеев, брат графини Евдокимовой (тогда Н. И. Евдокимов был, впрочем, только генерал-майор и начальник правого фланга Кавказской линии). Родившись в крепости Бурной, выросши и воспитавшись в Шуре, проведя жизнь в Ишкартах и ограничив свое знакомство со светом в Моздоке, а может быть, в Ставрополе, Федосеев был простой, добрый малый, достаточно знавший службу, чтобы командовать ротой, не простиравший своих мечтаний дальше ближайшей экспедиции и следующей награды. Знал он несколько слов по-кумыкски, перебывал во всех аулах, везде имел кунаков, знавших, что он родственник уч-геза (трехглазый – так звали туземцы Евдокимова, у которого вследствие раны под левым глазом постоянно был черный английский пластырь), и потому относившихся к Федосееву с бо́льшим почтением, чем ко всякому другому офицеру. Трезвый, аккуратный, в карты не играющий, всегда исправный, приличный, Федосеев был хороший товарищ, и мы с ним все время службы в одном полку, да и после, при изменившихся для нас обоих условиях, оставались в хороших приятельских отношениях. Теперь он, кажется, подполковник в отставке.

1-й мушкетерской командовал капитан Броневский. Это уже был совсем другого типа человек. Сын генерала, известного, кажется, автора истории Войска Донского, воспитанник Пажеского корпуса, он служил в Преображенском полку, после перешел старшим адъютантом в штаб корпуса путей сообщения, и наконец, в Дагестанский пехотный полк. Дюссо, Палкин, загородные пикники на тройках с цыганками, праздная, безалаберная жизнь, начинающая шампанским, продолжающая коньяком, кончающая сивухой – вот и вся история, печальная история многих погибших талантливых людей. К этому разряду принадлежал и Броневский. Грустно было смотреть на него, достаточно образованного, остроумного, симпатичного человека, топившего все в водке, в компании с самой плохой частью полкового общества. Немного помогла и поддержка родственника, полкового командира. Пока он еще командовал полком, Броневский кое-как держался, а затем уж пустился вовсю, невзирая на производство в майоры. Прикомандировали его к Апшеронскому полку, оттуда к Кабардинскому – результата не оказалось никакого. Бледная, испитая физиономия, обрюзглый, со всеми признаками водяной, с трясущимися руками, он, бывало, встречая меня, как-то особенно конфузился… В Кутишах мы с ним очень редко сходились; если не появлялась тотчас на стол водка с соответствующей закуской в виде икры с луком, кислых огурцов и т. п., то посещение не имело смысла… Это бы еще куда ни шло. Но беда в том, что раз появившийся графинчик составлял только введение, затем требовалось продолжение, призыв ротных песенников, crescendo, crescendo, доходило до «Насти», да «Ах, ты, сякой такой камаринский мужик», до снимания сюртуков, до положения риз – одним словом, до оргии в самой неказистой обстановке. Я искони был не охотник до подобного веселья, мне претили все эти якобы неизбежные в военно-походной жизни грубые вакханалии.