Я был просто озадачен. Что за притча? Б-ский – и такая речь! «Уж если пошло на откровенности, – отвечал я ему, – то позвольте и мне поговорить подробнее». Я рассказал ему свою предшествовавшую службу, резкость перехода от нее, от отношений, в которых я стоял к высшим властям в крае, к отношениям в полку, начало службы здесь с покойным Соймоновым и разницу с переходом в 1-й батальон к Б., характер коего я очертил довольно рельефно, наконец, последнее короткое время, вынудившее меня уже принять меры к переходу в другой полк. Я объяснил Б-скому и неправильность его взгляда вообще на службу, которая на Кавказе совсем не то, что в какой-нибудь 13-й пехотной дивизии, и что он себе самому таким взглядом скорее повредит, чем пользу принесет.
– Вы, может, обидитесь, г-н подполковник, – заключил я, – моей откровенностью, но я с вами говорю не по службе, а как с частным человеком, к тому же в полку оставаться не намерен и до перевода, пожалуй, отрапортуюсь больным и сдам роту.
– Нет, прошу вас этого не делать. Напротив, очень вам благодарен за откровенность и сумею вам доказать, что я не такой человек, каким меня считают. Объявляю вам по секрету, что наш батальон назначен на зиму в Чечню, только время выступления еще неизвестно. Не говорите об этом никому, полковой командир строго приказал не разглашать этого назначения.
Я чуть не подпрыгнул от радости при этом известии и готов был обнять Б-ского. Задушевнейшая мечта сбывается: поход, зимняя экспедиция, новые места и встречи, драки с чеченцами, с которыми мне еще не приходилось встречаться, и в перспективе – отличия, награды… В довершение всего возможность лично обратиться к начальнику дивизии с просьбой о переводе в один из полков, в Чечне расположенных, и отделаться от надоевшего Дагестана, от полкового командира Р., Б. и даже Б-ского, последние слова коего не могли еще изгладить сквернейшего впечатления, произведенного им на меня в течение нескольких недель.
Мы расстались решительными друзьями. Декорации резко изменились: чуть не каждый день благодарности в приказах по батальону – то за учение, то за порядок, найденный при осмотре в цейхгаузе или ротной канцелярии. Мой фельдфебель просто блаженствовал: прежде не было дня, чтобы батальонный командир по нескольку раз не грыз его, не ругал, не ставил на часы, придираясь безо всякой видимой причины, и все только ради того, чтобы делать мне неприятности, а тут вдруг – и молодец он, и самый исправный, и рота 6-я образцовая… Вот она известная малороссийская пословица «Паны дерутся, а у хлопцов чубы болят!».