Вслед за мной возвратился из Тифлиса и адъютант Зазулевский с весьма неободрительными известиями о встреченном там приеме. В прежнее время подобные вестники хороших военных дел принимались весьма приветливо, об удачной экспедиции тотчас отдавался приказ по армии, кроме письменной благодарности главнокомандующего начальнику отряда высылались ему несколько солдатских Георгиевских крестов для раздачи наиболее заслуживающим и раненым, разрешалось войти с представлением об отличившихся и т. п. На этот раз ничего подобного не оказалось, напротив, заменивший уехавшего из края князя Барятинского в звании начальника штаба генерал-майор Индрениус отправил Зазулевского назад с какими-то замечаниями о напрасных командировках, или что-то в этом роде, хорошенько не помню. Это была еще одна лишняя неприятность для барона Врангеля, еще один лишний повод для крайнего всеобщего неудовольствие против нового режима. Мы узнали также, что и за всю нашу зимнюю экспедицию ни на какие награды рассчитывать нечего.

Конечно, служить следует не из-за наград, а из-за обязанности исполнять свой долг и прочего. Все это очень хорошо в теории, но плохо применимо на практике, а борьба с установившимися в войсках обычаями, к тому же обычаями, в сущности, безвредными, ни государственных польз, ни нравственности не нарушающими, бесцельно и напрасно раздражает. Было бы очень хорошо, если бы, например, генерал Муравьев обратил внимание на то, чтобы награды не доставались преимущественно и всегда гораздо скорее и легче разным протеже, адъютантам, насылаемым из Тифлиса «для участвования в военных действиях» и т. п., тогда как представления о действительных работниках, фронтовых офицерах, сокращались до minimum’a и хаживали по разным мытарствам целый год, пока, наконец, получалось разрешение; но совсем отказать в наградах за целый ряд опасностей, трудов и лишений похода в суровую зиму, похода, увенчавшегося несомненным полезным результатом, – это было совершенно напрасное и несправедливое невнимание к войскам.

В первых числах мая приехал барон Вревский, а через несколько дней, сдав ему управление и отказавшись от всяких торжественных проводов, выехал из Грозной барон А. Е. Врангель, которого я с Зазулевским проводил до Терека. С грустью расстались мы с начальником редкой доброты и деликатности, без всякой надежды увидеть его когда-либо опять на Кавказе.

Барон Вревский объявил всем представившимся ему, что он никаких перемен производить не намерен, просил всех оставаться на своих местах и продолжать служить при нем так же, как и при бароне Врангеле. О знакомстве со мной вспомнил, и узнав, что я занимался у барона его перепиской, не входившей в прямую обязанность штаба, так сказать, полуофициальной, заявил желание, чтобы я делал то же у него и оставался по возможности каждый день у него в доме. А так как вместе с командованием левым флангом за ним осталось и начальствование обширным Владикавказским округом, то дела оказалось вдвое, и мне приходилось работать-таки порядочно, а еще более разъезжать из Грозной во Владикавказ и обратно то с ним, то одному. Вообще, служба началась для меня весьма деятельная и разнообразная, я был ей чрезвычайно рад, потому что она давала мне обильный запас всяких сведений, расширяла круг моих познаний в военных и административных делах края, наталкивала на много новых знакомств с разными частными начальниками и туземцами, одним словом, была мне очень полезна.