Не успели колонны отъехать и скрыться из виду, как с правой стороны послышались сильная учащенная перестрелка и громкие, пронзительные гики. Барон приказывает мне скакать туда узнать, что там происходит. Скачу версты две – и вижу печальную картину: неопытный начальник колонны и взбалмошный осетинский пристав вместо обхвата леса подвинулись прямо к нему безо всяких предосторожностей и были встречены почти в упор залпом нескольких сотен чеченцев. Целая куча лошадей убитых и искалеченных повалились, раздались стоны раненых, и осетины, совсем не привыкшие к таким историям, потеряв голову, давали возможность чеченцам жарить их почти на выбор… Насилу удалось их отвести подальше от леса и рассыпать казачью цепь для удержания чеченцев. Небольшое пространство в какую-нибудь версту было усеяно отличными лошадьми: у многих не успели снять седел, многие тяжелораненые стояли, понурив головы, среди луж крови; спешенные осетины, все такой видный, прекрасно одетый народ, очевидно, старавшийся явиться на первом дебюте в Чечне щеголями, тянутся кучками, несут убитых и раненых, а Балугьянский с Симоничем препираются, обвиняя друг друга в печальном приключении…

Я поскакал назад доложить генералу о происшедшем и вместе с тем о замеченном передвижении неприятеля ближе, против центральной колонны. Барон был крайне недоволен и огорчен, потребовал к себе Балугьянского с Симоничем и жестоко намылил им головы. Мы не могли без смеха и даже некоторого злорадства выслушивать все продолжавшихся между этими двумя господами пререканий и упреков. Оба они были не наши, то есть принадлежали не к левому флангу, а к Владикавказскому округу, и мы как бы находили подтверждение своему уже признанному преимуществу в умении воевать: а где же, мол, вам, господа, соваться в Чечню, не ваше это дело!..

Между тем наш опытный бравый Федюшкин, невзирая на неудачу правой колонны, отлично исполнил свое дело, захватив несколько пленных, порядочное количество скота, и с незначительной потерей отступил, не встречая ожидавшейся с другой стороны колонны. К сожалению, сам Федюшкин был при этом ранен в ногу, впрочем, неопасно.

Пока все это происходило, перевалило уже за полдень: жара стала невыносима, на свинцовом небе каким-то желтым пятном в виде медного таза стояло солнце, в воздухе ни малейшего движения. Бессонная ночь, утомление, жажда – все соединилось, чтобы лишить и людей, и лошадей возможности двигаться. При всей моей выносливости и привычке я едва держался в седле и, казалось, ежеминутно готов был свалиться. Но барон Вревский оказался неутомимым. После короткого привала и завтрака раздалась команда «садись!», и мы опять потянулись: сначала несколько верст в одном направлении, после – в другом. Неприятель издали следил за нами, пуская изредка выстрелы. Наконец, повернули мы на торную дорогу и часов в шесть вечера достигли поляны, где нашли прибывшую из крепости Воздвиженской колонну донского подполковника Ежова из шести рот куринцев при трех орудиях и трех сотнях казаков, и тут только расположились на ночлег… Таким образом, пришлось почти без отдыха пробыть двадцать два часа на коне, в невыносимый зной. Казаки долго помнили этот поход.