Это был большой удар для Иоффе. У каждого ученого бывают ошибки, крупные и мелкие. У Эйнштейна их насчитали около десяти, одна из них – оценка работы Фридмана по расширяющейся нестационарной вселенной. Были они и у Ландау, часть их он признал (и то не прямо), часть успел предотвратить, снимая в последний момент статьи из журналов. Одна из оставшихся – признание «кластера мезонов», открытых его другом Алиханяном (см. раздел Ландау).
Разобраться в эксперименте и измерениях Ландау, как и в других случаях, не мог (см. замечание Ахиезера, там же) – а уравнений там не было. Ландау не любил прямо признавать свои ошибки (Е.Л. Фейнберг).
К Иоффе Ландау относился с сарказмом, высмеивал его, где только можно, называл Жоффе. Иоффе был из прошлого века: хорошо одевался, носил крахмальные рубашки, пользовался парфюмом. Ландау носил мятые полотняные брюки и сандалии, мало заботился о своей внешности, завидовал успехам Иоффе у женщин (до 27 лет он был девственником, пока его не «изнасиловала», по словам его семьи, Кора [Э.Рындина, 2004]).
В своей классификации физиков ХХ века по десятичной логарифмической шкале Ландау себя помещал во второй класс. В высшем, 0.5-м, был только Эйнштейн; в первом – Н. Бор, Э. Ферми, В. Гейзенберг, В. Паули, Э. Шредингер, П. Дирак, Луи де Бройль.
Иоффе он поместил в четвертый класс – считал его в сто раз хуже себя, а Френкеля ниже четвертого, т. е. в тысячи раз хуже себя.
Ошибку Иоффе по тонкослойной изоляции Ландау не только не «простил», но и воспользовался ею неблагородным образом (см. раздел о Сессии Академии Наук 1936 года).
Ну, а Иоффе, простил ли он Ландау? Обладая огромным административным ресурсом, Иоффе мог «размазать по стенке» любого противника, во всяком случае, в рамках подчиненных ему структур. Но Ландау лишь намекнули о желательности, по мнению руководства, перейти из Ленинградского Физтеха в Украинский Физтех – кстати, также созданный по инициативе Иоффе. Как благородный человек Иоффе не мстил Ландау, хотя и не мог позволить себе роскошь терпеть его рядом, подвергать опасности свой институт и себя. И, действительно, очень скоро подвергся разгрому УФТИ – новая обитель Ландау, в которой он сумел прославиться, но не принес ей долгого мира и процветания. [Файнб. 92]
Научная активность Иоффе в 1933-36 годах существенно снизилась. Неудача сильно ударила по нему.
Еще в 1921 году он писал из Англии, что Эренфест представил его работы в Германии, которые произвели, по словам Эренфеста, сильное впечатление. «…Я мог бы сделать, пожалуй, действительно ценные работы. Постараюсь теперь делать их сам, а не поручать их и сосредоточить свое внимание на своей научной работе. Пожалуй, что и другие от этого больше получат, чем если я буду добывать им дрова, газ и т. д.».