В середине 30-х годов советское правительство, тратило на научные исследования и разработки бóльшую, чем США, часть своего национального дохода [Хол.]. Советское руководство ожидало, что развитие науки принесет осязаемые результаты и проявило беспокойство, когда этого не произошло.

В марте 1936 года готовилась сессия Академии Наук. Ее целью было «опустить» академика Иоффе, Физтех и проводимую им научную политику. Так как Иоффе пользовался широкой известностью и поддержкой, то решения об этом принимал не Предсовнаркома Молотов, а Сам. Задачей было «выпороть», но не запороть до смерти.

«Режиссерами» сессии были Кржижановский и Горбунов. Если на физической группе АН была принята «физтеховская» программа сессии: два доклада Иоффе, содоклады его ведущих сотрудников и доклады представителей других институтов, то Президиум АН эту программу забраковал и вместо «парада» физтеховских достижений наметил выступления Д.С Рождественского и С.И. Вавилова. Сталину было знакомо и мнение Капицы, который в это время интенсивно переписывался с ним, Молотовым и Межлауком. В письме от 1 декабря он писал: «…Я без оговорок должен сказать, что наше «научное хозяйство» из рук вон плохо, в сто раз хуже, чем его можно было бы организовать на почве нашей промышленности и при наших материальных возможностях…» [Кап. 90].

Ключевым событием в подготовке сессии было подготовительное совещание 15 января, в котором участвовало около тридцати человек. В отношении ГОИ и его связи с производством не было ни малейших упреков. «Все те упреки, которые здесь слышались, – говорил Вавилов, – совершенно не могут быть сделаны по адресу советской оптики. Советская оптика стояла на совершенно реальной почве, все время была связана с промышленностью, она выпестовала оптическую промышленность» [10, л.141]. В противовес Иоффе Вавилов указал и на тесную связь ГОИ с военной тематикой: «Оптический институт вырос из войны и идет к войне – это ясно» [Виз. 95].

Установка состояла в том, чтобы показать: ФТИ и школа Иоффе (при всех их заслугах) выглядели технически ущербными, в отличие от ГОИ и школы Рождественского.

Еще одна проблема, которая не могла не беспокоить академические и партийные власти – проблема «философского порядка» в теоретической физике. Всякие идеалистические «заскоки», связанные с интерпретациями релятивистских и квантовых теорий и вступающие в конфликт с диалектическим материализмом, были недопустимы. Ведущие теоретики Я.И. Френкель, В.А. Фок, Л.И. Мандельштам, И.Е. Тамм, Л.Д. Ландау, разделявшие идеи А. Эйнштейна, Н. Бора, В. Гейзенберга и др., по мнению блюстителей идеологической чистоты, находились на грани идеалистического падения. На январском совещании по подготовке сессии они были в меньшинстве: помимо Кржижановского и Горбунова, это были Деборин и физик-партиец Б.М. Вул (ФИАН), ставший ученым секретарем физической группы АН СССР – его втащил туда Вавилов. Инициатива принадлежала режиссерам – Кржижановскому и Горбунову: «Мы должны понять, – подчеркнул Кржижановский, – все ли в порядке (у физиков) в смысле философских установок» [Виз. 95].