Заканчивая заседание, председатель (И. П. Агапов?[923]) отказывается выносить какое-либо постановление, указывая на то, что планируется еще одно заседание. Обещает, что на нем «мы больше будем свидетелями»[924]. Идеологи хотят услышать голос сотрудников, ощутить настроения Академии в целом.

И в течение первой недели апреля 1929 года одно за другим проходят три важных заседания, означившие начало реорганизации ГАХН.

1 апреля открывается расширенное совещание ГАХН (тоже в присутствии Комиссии по обследованию деятельности Академии). На нем, в нарушение прежних правил, присутствуют аспиранты и технические работники – те, кто раньше не имел права решающего голоса на собраниях ученых. Оттого вместо 96 сотрудников в зале 198 человек. Председательствует Морозов, первым речь вновь держит Коган. Предваряя свое выступление, он напоминает, что это не конференция, не производственное совещание, это – собрание всех сотрудников Академии[925].

Президент ГАХН возмущен травлей, развернувшейся в прессе[926], и требует дать публичный ответ кампании дискредитации Академии. Коган акцентирует внимание слушателей на достижениях ГАХН, всемерно защищает ее сотрудников, уверяя, что они вот-вот «марксизируются». Вновь сообщает о ликвидации разрядов и подчинении всех единому – марксистскому – методу.

Следующим слово берет Пиксанов, по сути поддержавший обвинения Комиссии. «У нас в Академии установился особый тон широкой терпимости к различным методам, к различным направлениям и т. д. Но <…> в советской революционной стране <…> нельзя было в течение долгих лет и десятилетий (?! – В. Г.) создавать такой пестрый парламент мнений <…> методов, взглядов, приемов. Нельзя было брать на себя роль таких бессмертных академиков, из которых каждый сидит в своем собственном кресле и чувствует себя совершенно удовлетворенным, если он собственную индивидуальную научную работу <…> добросовестно исполнил. <…> Вот этот академизм, это пренебрежение к широкой массе, этот искусствоведческий снобизм нужно было как-то ограничить», – убежден выступающий.

Пиксанов предлагает колоритные образы вроде сравнения Академии с «замкнутым в себе мандаринатом» и сетует, что большинство ее книг изданы «в духе совершенно исключительной академичности, чтобы не сказать, в духе снобическом». Докладчик полагает, что «Академия страдала <…> отсутствием принципов», обвиняет ее в том, что «доктрина парламента научно-искусствоведческих мнений очень глубоко внедрилась в наши нравы и мешает нам <…> Это должно быть изжито. Нельзя сохранять Академию в виде заповедника».