Это была одна из самых мрачных фигур николаевского царствования. Иначе как «отец-подлец Ванька» студенты, не искавшие его расположения, своего директора не называли. Одного из строптивых своих студентов, Н. А. Добролюбова, Давыдов готов был сослать куда-нибудь в глушь. Чувствуя скрытую оппозицию профессоров, восхищавшихся дарованиями юноши, Давыдов не препятствовал ему в окончании института, но в золотой медали все же отказал.[759]

Давыдов был опытен в интригах. В 1845 г. он пытался сорвать защиту диссертации Грановскому.[760] Он быстро нашел общий язык с Норовым, который, по выражению Герцена, думал, что министерство народного просвещения, «как пожарное депо, назначено не для увеличения просвещения, а предупреждения и прекращения его».[761] Наушничество возымело действие, и Норов начал искать способы приостановить, если не отменить вовсе решение совета университета о присуждении Чернышевскому степени магистра. Ему, например, достаточно было обнаружить, что Чернышевский – инакомыслящий. В поисках «улик» министр готов был (опять, нужно полагать, по чьей-то наводке) обратиться к Я. И. Ростовцеву со следующим «конфиденциальным» письмом – сохранился черновик этого любопытнейшего документа, датированного 30 мая 1856 г.: «М<илостивый> г<осударь> Иаков Иванович. Для некоторых соображений находя нужным иметь точнейшие сведения об [об образе мыслей и нравственных свойствах] [направлении духа и поведении] учител[я]е 2-го кадетского корпуса Никола[я]е Чернышевск[ого]ом, который состоял прежде учителем Саратовской гимназии, я обращаюсь к Вашему прев<осходительст>ву с покорнейшею просьбой почтить меня уведомлением, с какой стороны Чернышевский известен ныне начальству своему по образу мыслей, педагогическим способностям и по нравственным свойствам его».[762] Слова, заключенные нами в квадратные скобки, зачеркнуты, но смысл письма от этого не менялся: нужны были сведения («точнейшие сведения») об «образе мыслей». Ответ Ростовцева неизвестен, да и вряд ли он мог сообщить Норову что-либо «нужное»: ведь увольнение Чернышевского из корпуса последовало вовсе не по политическим мотивам. Так или иначе, но министр не спешил с утверждением университетского постановления. Только в октябре 1858 г., после ухода Норова с поста министра, Совет университета смог добиться положительной резолюции, и Чернышевскому был наконец выдан диплом магистра русской словесности. В полученном Советом университета документе, подписанном 4 ноября 1858 г. попечителем С.-Петербургского учебного округа И. Деляновым, сообщалось: министр (им был Е. П. Ковалевский) «не находит причин останавливать утверждение Чернышевского в ученой степени, так как из представленных в министерство по сему предмету сведений видно, что он удовлетворил всем требованиям высочайше утвержденного в апреле 1844 г. Положения о производстве в ученые степени».[763] Тем самым официально признавалось допущенное прежним начальством нарушение установленных правил. Так завершилась история с магистерством. Мемуарист был прав: вся эта проволочка должна была казаться Чернышевскому «жалкою и пустою комедиею».