Чернышевский чрезвычайно скуп в рассказе о диспуте. Он заранее предполагал, что диспута как такового не будет и все ограничится пустою формальностью, «потому что предмет, о котором я писал, почти совершенно не знаком у нас, – читаем в письме, отправленном за несколько часов до события. – Вероятно, будут ограничиваться мелочными замечаниями о словах или будут говорить что-нибудь, требующее в ответ не опровержений, а просто назиданий» (XIV, 298–299). Диспут начался в час пополудни и продолжался полтора часа. Он «мог для некоторых, – писал Чернышевский, – показаться оживлен, но в сущности был пуст, как я, впрочем, и предполагал. Не предполагал я только, чтобы он был пуст до такой степени» (XIV, 299–300).

Исходящие от Чернышевского сведения могут быть существенно дополнены и прокомментированы письмами и воспоминаниями современников. Самым значительным и авторитетным среди этих свидетельств является для нас показание А. Н. Пыпина. В письме к родителям в Саратов от 23 мая 1855 г. он сообщал, говоря об ответах Чернышевского оппонентам: «…Николя очень хорошо от них отделывался. Вообще, диспут был очень оживленный, что случается у нас редко».[740] Для Чернышевского, не встретившего сильных возражений, диспут «был пуст», но для присутствовавших, оказавшихся свидетелями провозглашения новых идей в эстетике, диспут был «очень оживленным». Свидетельство Пыпина объективно отражает картину первого общественного выступления Чернышевского. В письме к Н. С. Тихонравову, составленном тогда же под свежим впечатлением, Пыпин писал: «Диспут был очень любопытен по тому эффекту, который произвела его скептическая философия».[741] «Скептическая философия» – учение, отрицающее общепринятые представления об искусстве. Что же касается «эффекта», то, конечно, имелись в виду сделанные Чернышевскому возражения. В этом отношении важен рассказ Пыпина, который передал Е. А. Ляцкий, беседовавший с ним много лет спустя. Пыпин записал для Ляцкого свои воспоминания, и они были опубликованы в 1916 г. Из этого источника содержание защиты восстанавливается более полно. «Спокойно, без малейших признаков волнения, занял свое место на кафедре. Николай Гаврилович после обычных вступительных слов, которыми председательствовавший открыл собрание, и краткого изложения тезисов, сделанного диспутантом, встал и начал говорить А. В. Никитенко. Он приветствовал появление такой диссертации, которая ставила широкие вопросы в области искусства, разрешение которых во многом уяснило бы ход современной литературы, отмеченной яркими и разнообразными дарованиями. Нет необходимости подвергать критике ту систему философских воззрений, которой держится автор: искусство, благодаря многообразию его видов и форм, допускает истолкование с самых различных точек зрения – важно только, чтобы диссертация была шагом вперед сравнительно с предыдущим ходом работ в этой области и чтобы метод логического построения был правилен, то есть научен. Диспутант обнаружил, говорил далее Никитенко, большую эрудицию, но в исполнении его работы заметна известная поспешность, которая была причиною двух наиболее существенных недостатков: неясности основной точки зрения и недостаточного количества примеров и литературных „приложений”. В философском отношении аргументация диспутанта представлялась Никитенко не вполне убедительной, так как существующая эстетическая теория незыблемо установила идеальные цели искусства, поднимающие его над действительностью на недосягаемую высоту и обеспечивающие за ним то превосходство, которое имеет дух над материей».[742]