Тем же целям подталкивания царя к дальнейшим шагам в деле реформ служили панегирические страницы февральской статьи Чернышевского «О новых условиях сельского быта», открывшейся эпиграфом в честь Александра II: «Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие: сего ради помаза тя Бог твой (Псал. XLV, стих 8)» (V, 65). Атмосферу общего одушевления, пришедшего на смену скепсису и недоверию, хорошо передает письмо И. Панаева к Боткину от 11 февраля 1858 г.: «Слава и благодарение царю, мы ожили. Последнему великому делу придана полная гласность по Высоч<айшему> повелению. – Ты можешь себе представить, какую возможность придаст это журналам, которые сумеют воспользоваться этим. Для журналов это то же, что война для газет. – Во 2 № „Совр<еменника>” на 1858 г. помещена статья от редакции „Современника” об уничтожении в России крепостного права и о новом сельском устройстве с эпиграфом: „Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие, сего ради помаза тя Бог твой” (из псалмов). Самоеды-дворяне в бешенстве и ругаются. <…> С некоторыми – удары, а один сходит с ума. Я воспользовался этим и во 2 № написал фельетон о таковом дворянине-самоеде. – У нас теперь вообще легче и веселее живется и лучше пишется».[1275] В этом банкетном дыму Чернышевский был всех трезвее, и он не забывал напоминать об обязанностях «государственного человека». Но и он искренне поверил в наступающие перемены, инициатива которых пока оставалась за Александром II. Русский царь начал «дело, с которым по своему величию и благотворности может быть сравнена только реформа, совершенная Петром Великим». Действия императора имеют «всемирно-историческое значение», «одно только дело уничтожения крепостного права благославляет времена Александра II славой, высочайшей в мире» (V, 65, 70). Позже Чернышевский объяснял, что «только чрезвычайная сила чувства могла заставить нас произнести этот панегирик», «мы доходили до обоготворения в своем восторге» (V, 767).

И в пору написания статьи «О новых условиях сельского быта», и прежде, например, в пору работы над «Лессингом», Чернышевский был убежден, что «прочно только то благо, которое не зависит от случайно являющихся личностей, а основывается на самостоятельных учреждениях и на самостоятельной деятельности нации» (IV, 37–38). Однако бывают в истории периоды, когда «честная и неутомимая деятельность отдельного человека может, до некоторой степени, давать хорошее направление самому дурному механизму; но как скоро отнимается от этого механизма твердая рука, его двигавшая, он перестает действовать или действует дурно» (IV, 37). По мысли Чернышевского, в России с момента публичного объявления Александром II о намерении освободить крестьян наступил именно такой период. Он писал в «Кавеньяке»: «В истории ничто не повторяется, и каждый момент ее имеет свои особенные требования, свои особенные условия, которых не бывало прежде и не будет после» (V, 7). Не упустить момента, оказать поддержку, дать развитие – в этом видел, по всей вероятности, свою задачу Чернышевский в сложившихся конкретных условиях. Высказанная им в адрес Александра II хвала и была направлена на создание в России единого антикрепостнического лагеря.