И вот сейчас, в Костроме придворные перешёптывались о самостоятельном приезде в город этого «загадочного мужика», который, смешавшись с толпой, взирал на Царскую семью. Великая княгиня не хотела ничего слышать ни про «сибирского старца», ни про его «чудодейственные молитвы», но Аликс действительно выглядела лучше, а цесаревич, хоть и не мог пока передвигаться без посторонней помощи, своим видом не вызывал опасений. Также было и в Москве, куда затем переместились торжества и где Елизавета Фёдоровна принимала Венценосных родственников. Вместе с ними она шла от Красного крыльца в Успенский собор под звон колоколов и несмолкаемые приветствия. Императрица отвечала народу поклонами (выход состоялся в день её рождения), Алексея нёс на руках приставленный к нему боцман, следом шествовали прекрасные великие княжны. Другие члены Династии, придворные и пышная свита создавали яркую картину апофеоза праздника, ставшего триумфом Российской империи, её прошлого и настоящего, её силы и национального духа.

После таких событий Елизавета Фёдоровна решила отправиться в очередное паломничество. Хотелось душевно отдохнуть, поблагодарить Всевышнего и найти поддержку, а поездки по святым местам всегда действовали как нельзя более благотворно, укрепляюще. Где только она не побывала за последнее время, где только не молилась! Конечно, это требовало немалых сил, физического напряжения, но и результат был неоценимым. Особенно впечатляет большое паломничество, совершенное вместе с Валентиной Гордеевой и тремя сёстрами обители в августе 1912 года. За двадцать дней Великая княгиня посетила Корнилиев-Комельский и Павло-Обнорский монастыри в Вологодской губернии, Псков, Спасо-Елеазаровскую пустынь, Мирожский и Ивановский женский монастыри, Киев с его соборами, Печерской лаврой, Фроловским и Покровским монастырями (в последнем молилась над могилой основательницы, Великой княгини Александры Петровны), Почаевскую лавру и её скит, Никоновский монастырь близ города Кременец, Афанасьевскую Лубенскую обитель в Полтавской губернии, Свято-Троицкий монастырь в Белгороде.

Помимо прочих возможностей такой график помогал хотя бы частично избегать лишней суеты и ненужных церемоний, обычно оказываемых Августейшей паломнице — почётного воинского караула с оркестром, государственных флагов на зданиях, усыпанной цветами дорожки. Кроме того, Елизавета Фёдоровна никого не хотела стеснять и была готова в любой момент отказаться от поездки, если таковая грозила кому-то неудобствами. «Как-то она была в церкви, — вспоминал Михаил Нестеров, — о чём-то говорила со мной, как появился прямо из Овруча Щусев. Стали говорить о предстоящих торжествах. Щусев осведомился, предполагает ли Великая княгиня быть на них. Она отвечала, что ещё не решила. Она слышала, что наплыв паломников будет так велик, что не хватит для всех помещения. “Ну, Ваше Высочество, вы только скажите — мы выгоним монахов из их келий и устроим вас шикарно”. Сказано это было с бесподобной хвастливой наивностью человека властвующего... Но не успел наш Алексей Викторович и окончить этих слов, как щёки Великой княгини стали алыми, глаза сверкнули... Она, постоянно сдержанная, ласковая, резко сказала, что если ещё колебалась, ехать или не ехать, то сейчас колебаний нет. В Овруче она не будет. Она не хочет, чтобы ради неё выгоняли кого-либо из келий, что комфорт она знает с детства, жизнь во дворце знает... Говорила Великая княгиня быстро, горячо, не переводя дух. Она не могла скрыть своего возмущения. Щусев плохо понимал, почему Великая княгиня так волнуется. Он что-то бормотал, он хотел только... Но гнев уже прошёл. Разговор был кончен в обычных мягких тонах. В Обруч Великая княгиня тогда не поехала».