Значительно позже турецкие султаны не совсем законным образом присвоили себе титул «халиф»[676]. Однако, невзирая на тогдашнее могущество Турции, султаны были халифами лишь номинально, и то главным образом только в глазах своих собственных подданных, ибо к этому времени единое некогда мусульманство раздробилось не только на несколько религиозных сект, но еще и на несколько самостоятельных государств, разбросанных в трех частях света и часто враждебных одно другому, что при несовершенстве прежних путей и той интеллектуальной дремоте, в которую мусульманство постепенно впало и в которой оно оставалось до последнего времени, не могло не привести в конце концов к изолированности отдельных мусульманских обществ, начинавших уже забывать, что по существу своему ислам есть та провиденциальная сила, которая должна объединить все народы, исповедующие религию, провозглашенную «печатью пророков», как мусульмане называют Мухаммада, считающегося ими последним и совершеннейшим из посланников Божьих.

Хранителями этой постепенно забывавшейся идеи единения всего мусульманского мира в разных магометанских обществах были лица наиболее ортодоксального направления, напоминавшие своим современникам о необходимости хранения главнейших основ ислама в их первичной чистоте.

Вместе с чем им приходилось, конечно, напоминать и о необходимости существования главы мусульманства, халифа, каковым в силу исторических причин, приходилось и приходится признавать турецкого султана.

Однако же усилия этих радетелей общемусульманского дела и общемусульманских интересов до поры до времени оставались тщетными, на что, разумеется, было много весьма солидных причин.

Достаточно только вспомнить, например, ту громадную роль, которую сравнительно недавно еще играли в духовной и юридической жизни всего суннитского Востока Бухара и Самарканд, долгое время являвшие собой главнейший центр мусульманской схоластической науки, а потому затмевавшие в глазах большинства мусульман значительную часть блеска Стамбула, никогда не игравшего подобной роли ни в религиозной, ни в юридической жизни мусульманских народов.

Таким образом, приблизительно в начале истекающего столетия мусульманский мир представлялся, во-первых, далеко отставшим, в культурном отношении от европейских народов, а потому и совершенно неприспособленным к борьбе с ними, в случае надобности, а во-вторых, разбитым на значительное число государств, замкнутых, изолированных друг от друга и физически, и морально и вместе с тем совсем почти забывших об одном из главнейших заветов своего пророка, об единении всего мусульманства, в котором не должно быть ни сект, ни национальностей, которое не должно знать ни арабов, ни турок, ни персов и афганцев, ни сартов и киргиз, ибо все они, приняв ислам, должны быть только мусульманами.