В Коканде узнаю от Носовича, что землемеров нет, и они прибудут еще очень нескоро, а потому нам вышлют несколько человек топографических кондукторов, которые будут снимать инструментально лишь контуры дач, а внутренняя ситуация будет наноситься на планы по измерениям сартов…..щей[671], измеряющих землю бечевкой, которая, как известно, на дождь ссаживается, а на солнце вытягивается.

Пробую говорить о совершенной бессмысленности такой постановки дела – не внемлет.

Мне обещают дать знать, когда кондукторы прибудут в участок, и я, в ожидании их, временно уезжаю в Наманган. Через несколько дней, получив надлежащее известие, еду в Гур-тюбе. Оказывается, что приехал только один кондуктор, что больше их нет и что за поздним временем года – был уже ноябрь – межевые работы вскоре же прекратятся, а потому вряд ли имеется смысл их начинать.

В совершенном отчаянии еду в Наманган, посоветоваться с П.В. Аверьяновым.

Приехав в Наманган под вечер, я узнал, что здесь Скобелев. Вскоре же он прислал за мной, было уже часов около 9 вечера. Мы беседовали втроем, Скобелев, Аверьянов и я. В общих чертах я сказал так: комиссия открыта преждевременно и совсем наспех. Население еще не успокоилось, и получить сколько-нибудь сносные сведения нельзя. Землемеров нет, и они будут еще нескоро. Основная работа, съемка, в удовлетворительном виде не может быть произведена. Очевидно, что все это делается так спешно и бессмысленно потому только, что Носовичу нужно красивое содержание. Такие отношения к делу и к казенным деньгам я считаю преступным и думаю, что следует временно расформировать комиссию.

Скобелев со мной не согласен; он сказал, что теперь не может быть разговоров даже о временном расформировании комиссии, но что необходимо все-таки установить картину безусловных дефектов настоящего положения дела.

Он взял лист почтовой бумаги и под мою диктовку записал несколько пунктов, несколько основных положений.

Потом этот хорошо памятный мне разговор перешел на всякую всячину и около часа или двух ночи закончился очень оригинально. Скобелев, разойдясь и воодушевившись, начал рисовать грандиозные и крайне фантастические картины будущих войн, возможных по его мнению в Средней Азии. Я не вытерпел, рассмеялся и сказал: «Знаете, Михаил Дмитриевич, на кого вы теперь похожи? Не сердитесь, пожалуйста, но, право же, вы напоминаете очень юного корнета, который, сильно позвякивая шпорами с рассверленными репейками, поет или декламирует:

На это Скобелев, обращаясь ко мне и Аверьянову, в таком же шутливом тоне сказал: «Ну, душки, убирайтесь; идите спать, а то вы мне и еще каких-нибудь неприятностей наделаете».