Я ответил ему, что у меня нет никаких планов, так как я едва успею после роспуска Думы и Совета справиться с новой росписью на 1912 год, которую придется составить несколько на иной образец, нежели все предыдущие, потому что этот год будет последним для полномочий Думы третьего созыва и необходимо представить до известной степени сравнительный обзор того, что сделано за пять лет и в каком положении представляется теперь финансовое положение России, по сравнению с тем, каким оно было при начале думской работы в 1907 году.
Тогда Столыпин перешел к сообщению мне о его предположении и просил оставить пока все между нами, так как он не хотел бы говорить о нем в Совете, чтобы не вызывать лишних пересуд. Предположение это сводилось к тому, что все происшедшее с начала марта его совершенно расстроило; он потерял сон, нервы его натянуты, и всякая мелочь его раздражает и волнует. Он чувствует, что ему нужен продолжительный и абсолютный отдых, которым для него всего лучше воспользоваться в его любимой ковенской деревне, где он может изолировать себя от всего мира и избавиться от всяких дрязг и неприятностей.
Он предполагает отправить семью еще в мае, перевести туда часть своей охраны, уехать туда же в самом начал июня, провести там неотлучно весь июнь, вернуться всего на несколько дней в начале июля на Елагин, чтобы приготовиться к поездке в Киев, вернуться снова в деревню и оттуда уже прямо проехать в Киев и только после окончания киевских торжеств уже вернуться окончательно в Петербург. Если же все будет благополучно, а он увидит, что его здоровье требует еще отдыха, то, может быть, проведет конец сентября где-либо на юге и только к 1 октября вернется прямо в город.
По словам Столыпина, он получил уже от государя согласие и на то, чтобы все дела по Совету министров шли к нему за моей подписью, так как он понимает, что нельзя откладывать дел, так же как не следует вызывать его с отдыха для решения отдельных, хотя бы и существенных, вопросов. Я просил его только написать мне в этом смысле письмо, для того чтобы я мог предъявить его в том случае, если бы отдельные министры пожелали рассмотреть какое-либо дело непременно под его председательством, что легко может случиться именно по сметным разногласиям, всегда острым, особенно по крупным вопросам. Когда этот вопрос был таким образом улажен между нами, Столыпин сказал мне, что он имеет ко мне еще одну просьбу личного характера и заранее надеется, что я ему в ней не откажу. Он сказал, что в конце августа, как это, впрочем, было уже известно всему Совету министров, назначено открытие в Киеве памятника императору Александру II и состоится в то же время представление государю земских уполномоченных от девяти губерний Северо– и Юго-Западного края, выбранных на основании только что введенного положения. Из министров кроме него, как председателя Совета министров и министра внутренних дел, будет присутствовать министр народного просвещения Кассо24, прочим же министрам государь предоставляет приехать по их собственному желанию. Столыпин просил меня самым дружеским образом приехать в Киев не только потому, что я состою его постоянным заместителем, но потому, что ему дорого мое присутствие там, в особенности ввиду того, что всем известно, что я не сочувствовал способу проведения дела в порядке верховного управления. Я и не скрывал моего несочувствия и от него самого. Между тем теперь, когда закон уже введен и начал функционировать, – отсутствие мое могло бы быть истолковано как несочувствие мое самому делу западного земства, а это было ему особенно больно, да и всякому ясно, что отношение министра финансов имеет слишком существенное значение, чтобы можно было пренебрегать даже внешним впечатлением.