Я поспешил дать мое согласие на это и сказал только, что просто не знаю, как я вырвусь в Киев даже на несколько дней при сметной лихорадке, обещающей быть особенно интенсивной по Военному министерству ввиду известной ему враждебности ко мне Сухомлинова. Он обещал устроить так, чтобы я мог уехать из Киева, как только государь примет земских гласных. На этом мы расстались, и в начале июня Столыпин уехал в свое имение и вернулся в Петербург в начале июля всего на несколько дней. <…>

Глава VII

27 августа в сопровождении моего секретаря Л. Ф. Дарлиака²⁵ я выехал, как желал того Столыпин, в Киев и прибыл туда вечером 28 числа. Я остановился в уступленной мне части казенного помещения управляющего конторой Государственного банка Афанасьева на Институтской улице, наискосок от дома генерал-губернатора, в нижнем этаже которого остановился Столыпин.

Наутро 29-го, получивши печатные расписания различных церемоний и празднеств, я отправился к Столыпину и застал его далеко не радужно настроенным.

На мой вопрос, почему он сумрачен, он мне ответил: «Да так, у меня сложилось за вчерашний день впечатление, что мы с вами здесь совершенно лишние люди и все обошлось бы прекрасно и без нас».

Впоследствии из частых, хотя и отрывочных, бесед за четыре роковые дня пребывания в Киеве мне стало известно, что его почти игнорировали при дворе, ему не нашлось даже места на царском пароходе в намеченной поездке в Чернигов, для него не было приготовлено и экипажа от двора. Сразу же после его приезда начались пререкания между генерал-губернатором Треповым²⁶ и генералом Курловым относительно роли и пределов власти первого, и разбираться Столыпину в этом было тяжело и неприятно, тем более что он чувствовал, что решающего значения его мнению придано не будет.

Со мной он был необычайно любезен и даже не свойственно ему не раз благодарил меня за приезд, за улажение сметных разногласий по почтовой части и, выходя в первый раз вместе со мной из поезда, сказал своему адъютанту Есаулову, чтобы мой экипаж всегда следовал за его, на стоянках становился бы рядом, а когда мы выходили в этот и на следующий день (30 августа) откуда бы то ни было, он всегда справлялся: «Где экипаж м<инистр>ра ф<инан>сов». Так прошли первые два дня моего пребывания в Киеве в постоянных разъездах, молебствиях, церемониях.

На третий день, 31-го, как было условлено, я опять приехал утром в моем экипаже к Столыпину. Он тотчас же вышел на подъезд и предложил мне сесть с ним и с Есауловым в закрытый автомобиль. На мой вопрос, почему он предпочитает закрытый экипаж открытому в такую чудную погоду, он сказал мне, что его пугают каким-то готовящимся покушением на него, чему он не верит, но должен подчиниться этому требованию.