Тем временем кипела другая работа. Витте лично склонялся к тому мнению, что Сахалин придется уступить, т. к. уже после начала мирных переговоров (во время которых военные действия продолжались) остров был фактически захвачен японцами; в вопросе о контрибуции, как я упомянул выше, он колебался, но на Петербург в смысле уплаты он не влиял.

Благодаря необычайно умелому обращению Витте с корреспондентами печать перешла на сторону России. Тайна переговоров была известна журналистам и передавалась им в том виде, в том освещении, которые нужны были Витте. Вся пресса (за немногими исключениями) приходила к выводу, что японцы желают продолжать войну ради денег. В то же время в O<y>ster Bay не дремал Рузвельт. Через жившего там японского агента Канеко он вел переговоры с Токио, а через посла в Петербурге Ленгерке-Майера передал государю письмо, в тот же день секретно доставленное им Витте, в котором убеждал принять условия японцев. К моменту передачи этого письма переговоры находились в следующей стадии.

9 пунктов были обсуждены, и японцы отказались от требования о выдаче судов, но настаивали на уступке Сахалина и на уплате 1200 миллионов рублей контрибуции. По вопросу о Сахалине Витте телеграфировал дважды, убеждая государя, что уступить придется. Первую телеграмму он составил очень тщательно и убедительно и вечером собрал у себя делегатов – Розена, Ермолова, Мартенса, Покотилова и Шипова, а также меня позвал на собрание. Три раза прочитал телеграмму и затем просил всех откровенно высказаться. Никто не сказал ничего по существу, и были сделаны лишь робкие попытки смягчить категорический тон телеграммы. Один только Покотилов заявил, что вполне согласен с основным положением телеграммы и с ее редакцией. «Ну, а вы что думаете?» – обратился ко мне Витте, на которого нарочитая неопределенность отзывов делегатов, видимо, произвела тягостное впечатление. Я отвечаю, что не считаю себя компетентным, так как не состою делегатом. Витте возразил с некоторой резкостью (хотя уже в это время относился ко мне крайне доверчиво и даже почти дружески): «Если я вас спрашиваю – значит, хочу знать ваше мнение». Я ответил, что сам имею привычку очень категорически высказывать то, в чем я сам твердо убежден, считаю это принципом хорошим и ему советовал бы от него в данном случае не отступать. А потому вполне присоединяюсь к словам Покотилова. Телеграмма пошла.

На вторую телеграмму по тому же предмету последовал ответ: «Я сказал уже и повторяю: ни пяди земли и ни копейки денег».

Через несколько дней в американских газетах появилось известие о разговоре государя с американским послом и о «серьезных уступках»; а несколькими часами позже получена была телеграмма о том, что государь, во внимание к настойчивой просьбе президента, соглашается на уступку Южного Сахалина.