В 9 час<ов> утра мы тронулись на автомобиле. Барон Розен, в душе желавший разрыва, не скрывал своей радости. Ни ему, ни Витте ни минуты не являлось мысли о возможности иного исхода. Розен исходил из убеждения, что подписание мира после ряда поражений – постыдно для России, как бы ни были мягки условия мира; что японцы истощены и что нам следует во что бы то ни стало довести войну до победы.

Все распоряжения на случай отъезда были сделаны. Тотчас по сообщении по телефону из Navy Yard о том, что переговоры прерваны, Г. А. Виленкин (финансовый агент в Вашингтоне) должен был озаботиться приисканием помещений в Нью-Йорке, куда мы должны были выехать в тот же вечер. В 9:30 утра мы приехали в Navy Yard. Явился японский секретарь и сказал, что Комура и Такахира просят Витте и Розена на частное совещание без секретарей. (Переводчиком, разумеется, был вместо меня сам Розен.)

Совещание длилось около ¹/₂ часа. В первой комнате, рядом с залой заседания, не было никого. Из этой комнаты в соседнюю дверь была закрыта: в этой второй комнате были Коростовец, Плансон и я в ожидании, что нас позовут на заседание. Мы втроем составляли секретариат заседания: они составляли протокол (записывали, я переводил). Остальные секретари находились в отдельной комнате. Прошли мучительные 25–30 минут, и Витте открыл дверь со словами: «Господа, мир! Японцы приняли все условия. Через ¹/₂ часа начнется официальное заседание. Надо послать телеграмму».

Никогда не забуду выражения лица Витте в этот момент. Такого выражения я не видел с тех пор ни на его лице, ни на другом. Плансон остался спокоен. Коростовец и я со слезами на глазах подошли к Витте и обняли его.

Надо было, однако, взять себя в руки, чтобы не показать нашего волнения японцам, и к тому же время было телеграфировать. (В течение всей конференции мы сидели лицом к свету, японцы – спиною, так что им легче было наблюдать за нами.) Витте послал телеграмму Ламздорфу о том, что имеет все данные рассчитывать на принятие японцами наших условий. Мы вошли в зал заседаний.

Японцы в мрачном молчании заняли свои места, и начался «обряд».

Комура: «Японские уполномоченные приняли во внимание ответную ноту русских и, движимые искренним намерением положить конец кровопролитной войне, по приказанию микадо заявляют, что отказываются от требования о вознаграждении за военные издержки, но сохраняют свое требование об уступке Сахалина».

Витте: «При передаче мною последней ноты я заявил, что уступка южной части острова – последняя, на которую соизволил государь, а потому мы не можем согласиться на ваше требование».