По получении этой телеграммы снова появилась надежда двинуть переговоры с той мертвой точки, на которую они стали вследствие категорического отказа нашего по двум пунктам: о Сахалине и о контрибуции.
В следующем заседании Витте передал японцам ноту, в которой говорилось, что Россия наотрез отказывается от уплаты военного вознаграждения, но ввиду фактического завладения японцами южной частью Сахалина согласна уступить ее по мирному договору. Японцы, ознакомившись с этим ответом, заключавшим указание на то, что в нем – последнее слово, что на дальнейшие уступки государь не согласен, – пожелали прервать переговоры впредь до получения ответа из Токио. Эти три дня были, быть может, моментом наибольшего напряжения закулисной работы Рузвельта и также и крупнейших международных и американских финансистов.
Задержка в ответе японцев была довольно значительна. Наконец днем 15/28 августа они заявили нам, что просят быть на заседании завтра утром. Среди журналистов и в публике ходили всевозможные слухи, но преобладала уверенность, что японцы не примут наших ультимативных условий и конференция будет прервана.
Вечером 15/28-го я имел продолжительный разговор с американским журналистом (O'Laughlin, корреспондент «Chicago Tribune»), очень талантливым человеком, сумевшим снискать доверие обеих делегаций. «Все разговоры о том, что японцы сложили свои чемоданы и готовятся к отъезду, – вздор. Я знаю достоверно, что они получили инструкции и завтра сделают очень большую уступку, так что переговоры будут продолжаться». – «Им остается только принять или отвергнуть наши условия», – возразил я. «От Витте будет зависеть убедить государя уступить еще, если он признает, что дальнейший торг для вас выгоден», – закончил O'Laughlin.
Поднявшись около 11 вечера в канцелярию, я нашел только что доставленную телеграмму от Ламздорфа из Петербурга. Я расшифровал следующий текст:
«На телеграмме вашей № такой-то государю императору благоугодно было начертать: “Передайте Витте мое приказание во всяком случае прервать переговоры. Я предпочитаю продолжать войну, чем дожидаться милостивых уступок со стороны Японии”».
Витте уже улегся спать. Его разбудили и подали ему телеграмму. В начале 9-го часа утра в мою комнату (впервые) вошел Витте.
«Через час надо ехать на заседание, а теперь я хочу ответить на вчерашнюю телеграмму. Пишите, а потом зашифруйте и отправьте».
Смысл телеграммы Витте был таков: если японцы примут в сегодняшнем заседании ультиматум государя, я не сочту себя вправе прервать переговоры.