Когда силы большевиков на наших восточных границах начали все же угрожающе возрастать, мы сочли необходимым укрепить собственные заградительные войска, сначала на треть прежней численности, а затем другими армейскими частями. И все-таки я уверен, что мы не дали бы втянуть себя в войну, если бы Москва вновь неосмотрительно и без объявления войны не атаковала нас бомбардировщиками, которые губили и уничтожали людей даже в самых отдаленных частях нашей только что пережившей жестокие невзгоды страны.

Теперь жребий все же брошен, и в гордой истории Финляндии начался новый период. Мы будем воевать со всей силой, таящейся в нашем народе. И это – будем надеяться – спасет нас от того, чтобы «быть стертыми с лица земли», что, если знать методы большевиков, почти наверняка произошло бы в ближайшем будущем.

Можешь показать это Палле и Эльси, как и мое предыдущее письмо, чтобы они поняли позицию, мою и финского народа, в этой сложной международной ситуации.

Твой преданный брат[380].

Маннергейм, конечно, не сам подготавливал свои приказы, но почти всегда собственноручно правил предложенный ему текст, оставляя лишь самое существенное, а иногда переписывая почти заново. Следы такой стилистической шлифовки носит и черновик этого печально известного приказа-воззвания, получившего даже особое наименование – «Меч и ножны». В текст черновика, датированный 4-м июля, маршал вносил изменения по-фински: стало быть, к тому времени он достаточно владел оттенками языка.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ

июль 1941 г.

ПРИКАЗ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

№ 3

Во время освободительной войны в 1918 году я заявил карелам Финляндии и Беломорья, что не вложу своего меча в ножны до тех пор, пока Финляндия и Восточная Карелия не станут свободными. Я поклялся в этом именем финской крестьянской армии, веря в отважных мужчин и самоотверженных женщин Финляндии.