Таких историй было много и становилось все больше. А когда Исааку Осиповичу вдруг становилось совсем невмоготу, он вспоминал телефон Гаяриной и рука сама набирала номер.

В 1937 году Дунаевским дали квартиру в прекрасном доме на Гороховой улице. Квартиры в нем освобождались весьма радикальным способом — благодаря понятию «враг народа». Было время, когда на Гороховой никто особенно долго не задерживался. Первоначально этот дом принадлежал работникам плаща и кинжала — чекистам. После первой волны ягодских чисток, которая началась с ареста секретаря Горького Крючкова, потом ежовских и так далее количество «аборигенов» в нем резко уменьшилось. Вот тогда-то и стали в него заселять творческую интеллигенцию.

Дом пропитался звуками. Может быть, таким образом его хотели облагородить. Поселились в нем люди действительно знатные. И не только Дунаевский. Прямо под ними в сталинском замке жила Агриппина Ваганова со своей воспитанницей Галиной Улановой, которая тогда была довольно юной особой. Жила там знаменитая певица Светлана Преображенская, сын которой был очень дружен с сыном Исаака Осиповича. В общем, все они были счастливы, каждый по-своему. Преображенская в халате, Дунаевский — в смокинге, Уланова — на пуантах.

С 1937 года он ведет постоянную концертную деятельность. Его дирижирование, которое очевидцы называли скупым и четким, представлялось подлинным знатокам необычным.

Сам Исаак Осипович признавал, что он был больше композитором, а не дирижером и больше дирижером, чем исполнителем.

«Я играю почти на любом инструменте, — говорил он Орловой, — но уже не на концертном уровне. Последний раз я играл на том уровне, какой меня устраивал, на панихиде по Есенину в 1926 году в Симферополе, где возглавлял музыкальную часть при местном театре. Играл партию первой скрипки».

При всем обилии его хлопотливых дел, в том числе и сумбурных сердечных, музыка оставалась его единственным хранителем в годы потрясений и лишений.

В начале февраля — он как раз незадолго до этого вернулся из Москвы — вечером ему позвонил испуганный Григорий Александров и сообщил, что от разрыва сердца умер Орджоникидзе. Знал ли кто тогда, что это было отчаянное самоубийство или нет, сейчас невозможно установить. Думаю, догадывались единицы.

Александров рассказывал, что в Колонный зал невозможно пробиться. Лица Орджоникидзе не видно, никто не понимает почему. Понятно это только сейчас, спустя много лет. Он выстрелил себе в висок. А они это замаскировали.

Для всех, и в том числе для Исаака Осиповича, это было потрясением. Именно в связи с этим обстоятельством появился миф об одном-единственном «Реквиеме» Дунаевского. Дзига Вертов, как таинственный незнакомец, заказал ему «Реквием» к своему фильму о наркоме. Сначала его заинтересовала мелодия. Потом начали жить самостоятельной жизнью руки. Движения рук выдавали грандиозную подпольную работу мысли, которая тревожила его мозг.