«Те, кто прошли перед нами, протоптали дорогу для остальных. По бокам нас конвоировали эсэсовцы». Некоторые конвоиры ехали верхом, направив ружья на колонну. «Того, кто не мог больше идти, пристреливали на месте». Линда, Пегги и Мира Гольд (№ 4535) старались держаться как можно ближе к хвосту колонны. «Мы шагали по трупам». Линду передергивает от этих воспоминаний. Ее голос дрожит. «Если на трупе было что-то полезное – ботинок или свитер, – мы снимали. Но у нас не оставалось сил, чтобы отволочь тело в сторону. Понимаете, они лежали под снегом, а мы на них наступали. Вся дорога была вымощена трупами». Колонне Линды выпал один из самых длинных переходов – на север через Польшу в сторону гор, – он занял неделю. Основную же часть повели на запад.

«Снег был алым, как в наш первый аушвицкий день, – вспоминает Эдита. – Но тогда кровь текла от наших месячных. А теперь – от пуль». Близился вечер, метель не утихала, а натоптанный снег, перемешанный с кровью, превращался в лед. Манци Швалбова поскользнулась и упала. Эдита с Эльзой успели тут же поднять ее на ноги, пока эсэсовцы не застрелили. Какое-то время спустя они наткнулись на тело доктора Розы, коллеги Манци, которая вместе с ней помогала Эдите. Ее настигла пуля. Убили даже врача. Даже если ты выполнял в лагере особую, важную работу, это никого больше не интересовало. «Никакого почтения ни к кому».

«Я с трудом поднимала ногу из снега, – рассказывает Ружена Грябер Кнежа. – Мои промокшие ступни тонули в снегу».

Рия Ганс «была чуть жива от усталости». Каждый шаг усугублял и без того тяжкое бремя скорби по младшей сестре.

Шагая по занесенным снегом мертвым телам, девушки обращались по именам к тем, кого потеряли в этой вьюге и тьме.

– Где ты? Слышишь ли меня?

Их голоса и сами были словно звуки призраков – отделенные от тела, невидимые, сливающиеся в своем плаче с воющим ветром. «Мы слышали, что наши подруги целыми шеренгами…» – Гелена не может закончить фразу.

«Ружинка полностью изнемогла, – вспоминает Гелена. – У нее не осталось ни мужа, ни детей. Она дважды садилась на землю. У меня уже тоже кончились все силы. У нее не было ничего, ради чего стоит жить. Она не хотела подниматься».

Ружинка подняла взгляд на Гелену.

– Ты молодая. Иди! – сказала она Гелене. – А мне жить не для кого. Ступай!

При всем, что им довелось вместе пережить, и при всей силе любви Гелены к сестре – «в тот миг я утратила способность думать. У меня кончились мысли. Мы превратились в нечто, не имеющее в этом мире объяснения. Чаша переполнилась до самых краев».