После ее ухода посреди ночи я немного покопался и узнал, что Эминем и доктор Дре выпустили совместный трек под названием «Забудьте о докторе Дре». Я иногда слушал его, принимая таблетки от ВИЧ, и запомнил слова на случай вроде этого. Я знал, что она страдает от ряда хронических заболеваний и когда-нибудь непременно появится в нашем приемном покое. Я не рассчитывал, впрочем, что это случится именно так – прямо перед рассветом, холодной мартовской ночью. Она сидела с закрытыми глазами, так что я слегка ее толкнул. Она выглядела заметно лучше – набранный вес пошел ей на пользу. Помнила ли она меня? Я тихо произнес слова песни в ее направлении:

– Все хотят говорить, словно им есть что сказать… – я огляделся по сторонам: за нами никто не наблюдал, – но стоит им открыть рот, как звучит какая-то ерунда.

Дре вздрогнула, и у нее отвисла от удивления челюсть. Было совершенно нелепо говорить подобное пациенту, однако именно это я и сказал.

– Эм? – ее хмурое лицо озарилось широкой улыбкой.

– Во плоти, – отозвался я. Она помнила.

– С ума сойти.

– Не говори, – я окинул ее беглым взглядом. – Ты в порядке?

– Да, да. Просто пришла на осмотр.

– В приемный покой?

Она не ответила.

– Ну, – сказал я, – выглядишь ты неплохо.

Я слегка коснулся ткани ее платья, в то время как она барабанила пальцами по лежавшей у нее на ногах сумке. Она прошептала:

– Телячья кожа.

Я вспомнил тот мучительный момент, когда узнал, что она исчезла.

– Так куда же ты подевалась в ту ночь? – спросил я. – Когда я тебя в последний раз видел. Почему ты ушла из больницы? Как ты…

– Долгая история, Эм.

– У меня есть время.

Мой пейджер вибрировал, пока я говорил. Дон вызывал меня, чтобы осмотреть парня, у которого был приапизм – ужасное состояние, когда эрекция не проходит больше четырех часов. Это мучительное расстройство, порой требующее укола непосредственно в пенис для предотвращения формирования опасных тромбов. На разговор с Дре у меня была минута, если не меньше.

– Я просто хочу знать, – сказал я, – почему ты решила…

– Эм, ты настоящий врач?