Теперь я на все смотрел через призму медицины. Это происходило независимо от того, хотел я этого или нет. Когда видел на улице хромающего человека, начинал обдумывать, что могло привести к его хромоте – инсульт? Перелом? Мышечная атрофия? Пока не приходил к диагнозу, который меня устраивал. Я пялился на родинки странной формы в метро и на низко посаженные уши[86] в парке. Что могло все это вызвать? Я не мог успокоиться, пока не придумывал какую-нибудь правдоподобную гипотезу.

Мне отчаянно хотелось стать первоклассным врачом, но теперь еще появилось желание не забывать, каково это – быть не врачом, а просто парнем, прогуливающимся с чистой головой и пакетом с продуктами. Парнем, который не делает все быстро и решительно, который может посмотреть кому-то в глаза, не думая при этом об офтальмологии. Мне хотелось быть врачом и обычным человеком. Было ли это возможно? Или же одно исключало другое? Я надеялся, что мне никогда не придется делать выбор, хотя в каком-то смысле казалось, что я уже его сделал.

Когда я вышел на первое тридцатичасовое дежурство в отделении интенсивной терапии больницы Аллена, оказалось, что за нашей группой из четырех интернов будет присматривать всего один ординатор третьего года (а не четыре ординатора второго года, как это было обычно), работу которого будут контролировать два штатных врача. Скорее всего, обо всем этом рассказали нам многими месяцами ранее на вводном семинаре, когда подробно описывали, что нас ждет в интернатуре, в серии презентаций, однако я уже забыл такие детали. За прошедший год я стал на удивление близоруким: был сосредоточен на том, что мне нужно было знать в конкретный день, особо не думая, что может случится в предстоящие недели и месяцы.

Весь персонал отделения интенсивной терапии больницы Аллена отправлялся домой в восемь вечера, и мне предстояло всю ночь в одиночку держать оборону. Разумеется, у меня была подстраховка в виде дежурившего ночью штатного врача, который принимал новых пациентов в другой части больницы. Тем не менее после захода солнца я остался, по сути, в одиночестве.

Некоторые интерны рыдали от экзистенциального ужаса, когда им приходилось в одиночку руководить отделением интенсивной терапии после месяцев работы под руководством опытного врача.

Некоторые интерны рыдали от экзистенциального ужаса, когда им приходилось в одиночку руководить отделением интенсивной терапии после месяцев работы под руководством опытного врача.