— Я был и на «Травиате», однако прийти сюда не осмелился. Но завтра уезжаем, и вот…

— Нет, я не об этом. Как вы стали офицером? Парень с нашей окраины? Ах, да, простите… Освобождение. И все же, как вам удалось получить образование?

— Образование приходило к нам во время войны, доамна, това… Разрешите, я буду называть вас Мария Николаевна?

— Ради бога. Ко мне уже так обращались. Моего отца звали Николаем. Он умер. Да. Хотя откуда вам знать об этом?

— Искренне сочувствую. Много людей погибло. Скольких товарищей пришлось потерять мне! Не можете даже представить. Но все-таки сюда дошли… А завтра уезжаем на родину. Наконец-то домой!

— Завтра? Домой?..

Прежний блеск в глазах Марии погас. Она задумалась. Фреда, полностью успокоившаяся, хоть и не понявшая ни слова, проскользнула в дверь.

— Пришел проститься. Извините.

Этот парень, этот Влад Друмя, ребенок, выросший у Иванкова, смутился оттого, что она умолкла.

— Спасибо тебе. Большое спасибо. Даже не можешь понять, как я тебе благодарна. Все это кажется чудесным сном…

— Для меня тем более. Представляете, что будет с кишиневскими друзьями, когда начну рассказывать! — И грустно добавил: — Если только застану в живых.

— Спасибо! Спасибо тебе! И какой ты счастливый! Возвращаешься…

Офицер тоже на мгновение задумался. Потом решился:

— Возвращайтесь и вы, Мария Николаевна!

— Я?!

— Почему бы и нет? У нас ставятся те же оперы, что и здесь. Уверяю вас. Когда учился в офицерской школе в одном из приволжских городов, успел посмотреть столько спектаклей! И «Чио-Чио-Сан», и «Женитьбу Фигаро». «Кармен» тоже видел. Но уверяю вас, вы пели сегодня лучше всех артистов, которых мне когда-либо приходилось слушать…

— Ты галантен, как и подобает молодому офицеру. Сейчас, когда кончилась война, безусловно, приеду. Но где смогу там петь? Ты же знаешь, в Кишиневе нет оперного театра. И вообще…

— Построим. Уверяю вас. Будет у нас театр! И оперный тоже!

Мария грустно улыбнулась.

— Насколько мне известно, город полностью разрушен.