— То есть как «не могу!», скажи лучше «не хочу!». Костыли! — вскричал уже фальцетом, еле сдерживаясь, танкист. — Ты видал меня на костылях? Не видал! И никто Вальку Корытина на костылях не увидит. А что с палочкой пришел, — продолжал он на тон же высокой ноте — и даже закашлялся от натуги, — так я фашистскую свору и на четвереньках уничтожать смогу. Да, да и на четвереньках!

Этот крик майора словно бичом стегнул меня по сердцу. Я ощутила боль этого человека и физическую и душевную. И все, что происходило вокруг меня сейчас: снующие туда и сюда люди, обрывки разговоров, — все это вдруг куда-то исчезло.

…Передо мной нескончаемая лента широкого пустынного грейдера, по которому мчится наша заводская машина. Стрелка спидометра быстро отсчитывает километры, но кажется, конца пути не будет. То и дело — как будто это могло помочь! — я поглядывала на часы: не опоздать бы, успеть к назначенному времени на совещание в обком партии. Дорога неблизкая. Стараясь отвлечься, всматривалась в чистое, утреннее небо, на котором белел тоненький серпок месяца. А вдалеке, растекаясь оранжевыми отсветами, разгоралась заря.

И вдруг взгляд вонзился в огромную грузовую машину. С бешеной скоростью она неслась прямо на нас.

— Лево руля! — крикнула я шоферу (встречная машина шла по нашей стороне), инстинктивно отпрянула назад, и в тот же миг обрушился страшный, огромной разрушающей силы удар. В ушах — треск, звон. По лицу, рукам ударили осколки стекла, перед глазами забушевало пламя и — жизнь ушла…

— Ну, пойми, не могу я, командир танкового батальона, сидеть и ждать, пока нога способна будет краковяк плясать! — настойчиво наседал на несговорчивого начальника майор-танкист. — Батальон мой все время в боях. Хлопцы ждут меня ежеминутно. Рана зажила. А нога… Да шут с ней, с ногой, честное слово танкиста, не подведу!

Правильно комбат! Можно, можно одолеть любые боли. Стремление быть сейчас, сию минуту, на фронте сильнее тех болей. Зайти бы к этому начальнику и подтвердить ему, что можно, нужно поверить и помочь этому майору.

Вот и моя нога после аварии не так-то легко включалась в жизнь, как и не легко заживала рваная рана.

«Скажите спасибо, что сохранилась нога, ведь висела на нитке от самого бедра», — успокаивал профессор — хирург московской больницы. На «нитке» висела, а выдержала солидный груз, когда я долгие недели лежала на вытяжке. А когда, нарушая все предписания врачей, поднялась, то довольно скоро забросила костыли, хотя жесточайшие боли не отпускали ни днем, ни ночью. Ковыляла с помощью палочки. Потом отказалась и от нее. Нога не шагала, — плелась, стала короче здоровой. Значит, хромота?! «Да, это неизбежно», — уверенно отвечали врачи. Только не это! И что же? Одолевая хромоту, терпя боли, приступила-таки к работе. Будет и Корытин воевать, только поверьте ему!