— Товарищ подполковник, — голос танкиста звучал теперь твердо, решительно. — Прошу тебя, будь другом, поддержи перед начальником управления. Все равно отсюда без направления в свою часть не уйду! Ты смотри сам, какой же я инвалид?

И резко поднявшись, Валентин Иванович хотел шагнуть без палки, собрав видимо всю волю, и… не смог.

Он стоял по-ребячески растерянный, глубоко несчастный. Замерла и я, видя через полуоткрытую дверь его переживания, ощущая на себе все, что с ним происходит. К нему подошел начальник отдела, усадил, начал успокаивать:

— Ну, зачем ты так, Валентин Иванович, мы все тебя знаем как отличного боевого офицера, поправишься и сразу направим тебя в твой батальон.

Но тут майор снова рывком поднялся, придвинулась и я ближе к двери: глаза у майора сама решительность, брови нахмурены, мышцы лица напряглись. И он шагнул, устремившись к двери без палки и, вернувшись, не просто сел, а рухнул на стул. Прижав руки к губам, чтобы не вскрикнуть, я приросла к месту у двери.

— Вот так, брат! — повернувшись всем корпусом к подполковнику и обливаясь потом, задыхаясь, говорил Корытин: — Пойми, нога цела, кости срослись. Бегать не могу, это верно, но это не беда, я ведь танкист.

И уже со слезой в голосе повторил:

— А хлопцы ждут не дождутся. Ну прошу тебя, будь другом, поддержи перед начальником управления.

В это время работник отдела вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

Но меня словно пригвоздило к этому месту, будто там, за этой дверью, решалась и моя судьба. «Хлопцы ждут не дождутся», — негласно повторяла я слова Корытина. Как-то по-особому близкими были мне его переживания. В самом деле, что физические боли по сравнению с тем, что «хлопцы ждут», война идет, а ты в тылу. Моя тоска по заводу, по людям завода так огромна, что разрывы бомб, артиллерийская стрельба, опасности, боли — ничего не в силах выжечь, унять эту тоску. Так и он, Корытин, тоскует по своему батальону.

Как подумаешь, стоит наш обескровленный, мертвый завод — там, за линией фронта, — и становится невозможным остаться в тылу.

Долго еще был в кабинете Валентин Иванович и наконец вышел, легко опираясь на палочку с резиновым набалдашником. Сразу к нему подошел танкист с раненой рукой.

— Да ты, бродяга, чуть все дело не испортил, думал упадешь. Ну, молодчина, выдержал все же. Говори, что, чем кончилось, — торопит его друг. Он тоже переживал. Пока Корытин был в кабинете, танкист был нем, весь напружинился.

— Подожди, брат, дай хоть пот вытереть, — со счастливой улыбкой произнес Валентин Иванович. — Это тебе не то, что в бою, тут дело посложнее.