И мы начали строить с верой в победу и во имя победы.

Руками бойцов и офицеров в перерывах между боями, между нелегкой воинской службой мы пилили лес, корчевали деревья, пни, заготавливали бревна и строили дома в лесу. В том самом лесу, где, как нам рассказывали местные жители, проходила царская охота на вальдшнепов.

В глубине леса была большая поляна, будто специально подготовленная для строительства, мы ее расширили, чтобы солнце могло заглянуть в окна будущих домов и чтобы сырости было меньше. Строили дома, чтобы были недалеко от дороги и врагу не были видны.

Бревна обтесывали с внутренней стороны. «Чтобы глазу приятнее и чтобы чище было», — говорил Иван Алексеевич, старший машинист паровоза, бригаде во главе с сержантом украинцем Скрипко и Косоротиковым, которые выполняли эту работу.

Дома ставили на сваях.

— Чтобы не затопило во время дождей и таяния снега, — и армянин Камо со своей бригадой ставил высокие сваи, основательно закрепленные в земле, потом укладывали на них деревянные переплеты, служившие опорой, основанием будущему дому, а уж затем, бревно к бревну, выводили стены. Чем их проконопатить?

— Пакля полагается на прокладку, — сокрушался Косоротиков.

— Хорошо бы, да несбыточно, — коротко отрезал старшина Лобанов и пустил в ход мох.

И ничего, получилось, не хуже, чем если бы под руками оказалась и пакля.

— Самый лучший материал тот, что рождается в голове у бойца, — шутил комиссар.

Пусть мы пока что вывели только стены, но немудреная наша стройка сама по себе поднимала дух у бойцов дивизиона: «Раз строим, значит, наверняка победим». От этих мыслей прибавлялось и сил, и энергии, и злости. Кладку печей взял на себя и на своих помощников Никита Сазонович.

Балки для потолков и полов делали из рельсов. И старшина Лобанов со своими ремонтниками находили эти рельсы, разрезали по размерам и закрепляли по месту. Работали с полной отдачей всех своих сил. «Удвоили сутки», — говорили бойцы. И это была правда.

«…Пришла осень, было мокро и холодно, но строили и воевали с еще большей злостью, работали не зная отдыха, во имя победы над врагом, во имя будущего — для людей и построили хорошие два дома, хотя крыши щепой покрыты». «Когда я прочла эти твои слова начальнику цеха Федору Ивановичу, — писала из Челябинска жена старшины Лобанова, — он во время обеденного перерыва собрал цех и читал твое письмо. Он читал те места, где описывалось, как наши солдаты и офицеры, находясь все время рядом со смертью, теряя друзей и товарищей в бою, уничтожая фашистов, в то же время несут заботу о тех, кому жить после войны, заботу о наших детях, а когда он начал читать памятную запись, что вы оставили в срубленных домах: «Если после тяжелой войны люди нашли хотя бы временный приют на Октябрьской железной дороге на сто тринадцатом километре в лесу, так знайте, в эти дома вложена вера в победу над фашистской Германией, вера в силу советского народа и любовь к советскому человеку». Во время чтения рабочие, эвакуированные из Ленинграда и Ленинградской области, поднялись со своих мест и стояли, пока он не кончил читать письмо. «Низкий поклон нашей Красной Армии, что громит фашистов, не щадя своей жизни, и в то же время беспокоится о детишках, о будущем нашего народа», — мастер механического цеха сказал, что отчисляет половину своего заработка в фонд создания танкового корпуса. «Металлурги Урала работали в неурочное время, чтобы выплавить сталь, дать броню для танков целого корпуса, а мы давайте создадим фонд на вооружение этого танкового корпуса». И рабочие все, как один, проголосовали. Потом выступила работница кузнечного цеха, маленькая, худенькая с огромными печальными глазами — такие бывают только у людей, перенесших голод. Она недавно вывезена из осажденного Ленинграда. С этого она и начала свой разговор. И тишина была такая, что страшно было дышать. — Десять лет я работала на Кировском заводе шлифовщицей. Стахановскую вахту нес наш цех, и это была наша гордость. И вот война все нарушила. От имени матерей передаю большое спасибо нашим защитникам. И как мать клянусь защищать своим честным бескорыстным трудом нашу родину, как свое дитя, ничего для этого не жалеть, даже саму жизнь…»