– Бедняга умирает от усталости. Не сердитесь на него за то, что он выпил ваш шнапс, – заметил Байер, снова налил мне полный стакан и сказал: – Ваше здоровье! Но только до дна!

Мы выпили, и гауптман пожелал мне счастливого пути.

Грунтовая дорога показалась мне незнакомой. Следы от машин и копыт лошадей отсутствовали, а зеленые цветочки, источавшие приятный аромат, были на удивление свежими. Внезапно после поворота показался завал из бревен, и я недолго думая дал шпоры своей лошади и помчался в спасительный лес под защиту деревьев. Земля в нем уже покрылась цветным ковром из опавших листьев. От моей лошади пошел пар, и мне доставило удовольствие, нагнувшись к ее шее, вдохнуть исходивший от нее запах пота. Я благодарил Бога, что остался жив, цел и невредим. Между тем невда леке отчетливо послышался лязг орудийных затворов, затем раздался грохот выстрелов и над моей головой со свистом стали пролетать снаряды. Мне хорошо были видны поднимаемые ими фонтаны грязи.

Я рысью помчался прочь по лесу между редеющими деревьями, а передо мною вставали картины из прошлого – Брук и Кайзерштайнбрух, военные лагеря, леса в Польше и во Франции. Все леса в Европе чем-то похожи друг на друга, и в них также мирно падают листья с деревьев. Ах, как давно это было!

– Неужели мы обречены? – с грустью пробормотал я. – Неужели молот уже занесен и небесная кара обрушится на нас?

По возвращении меня ждало неприятное известие – погиб гауптман Гемелли, тот самый, с которым мы вместе лежали в снегу под Черемошками. Тело его было накрыто брезентом и лежало рядом с командным пунктом, наружу высовывались только руки и ноги. Я откинул брезент и увидел на шее малюсенький медальон Матери Божьей. А ведь он только два дня назад вернулся после длительного лечения.

Подразделение, которое Гемелли вел в бой, при виде русских бросилось наутек, а он, не зная новых нравов, царивших в войсках, остался на месте и занял оборону. Амманн носил похожий медальон. Наверное, все матери одинаковы, и когда отправляют своих сыновей на фронт, то вешают им на шею обереги. Во всяком случае, солдаты об этом предпочитали не распространяться.

Огонь противника по селу Толокунь велся все интенсивнее, и Шперл решил занять старые позиции на опушке леса. В селе остались только передовые посты, которым было приказано возвращаться назад в случае серьезных атак неприятеля. Долгое время я считал, что майор Шперл является настоящим сатрапом. Он был высокого роста, крепкого телосложения, любил останавливаться в шикарных апартаментах, вкусно покушать и музыку Легара. В его комнате или блиндаже постоянно играло радио, по которому периодически передавали сообщения вермахта и сводки погоды. От него всегда пахло одеколоном. Шперл и сейчас под рубашкой носил чистое белоснежное белье, а утром и вечером его брил мой водитель Бруггер, изучивший некогда это искусство.