Как трудно и тяжело было мне решить этот вопрос, решить, хорошо ли я делаю, плохо ли? Но решать его надо было срочно. Моих решений никто не мог ждать. И вот я решилась.

Очень ранняя весна. Ослепительно желтое солнце, бьется муха об оконное стекло, обстановка новая, незнакомая. Лежу в чужой комнате, на чужой кровати, стараясь вспомнить, как я сюда попала и заглянуть в небольшое окно деревенской избы.

Новое место, низкие болотистые равнины, низкорослые сосенки и березки, тоскливо и грустно. Болею уже несколько дней. Заболела в дороге ангиной с очень высокой температурой и плохо, как в тумане, помню, как меня вез А. С. По дороге меня сильно трясло, и меня накрывали овчинными тулупами какие-то военные.

Сегодня мне лучше, я стараюсь осознать свое перемещение, успокоить себя и заглушить тревожные и тоскливые чувства, вызванные новой обстановкой и своей болезнью.

Узнаю, что на днях часть, где мы находимся сейчас, уйдет в лес и будет жить в землянках. Я еще ничего толком не знаю, где мы находимся, но зато слышу и ощущаю где-то близко сотрясение от орудийных залпов. Мы находимся где-то близко от действующего вулкана-войны. Эта новая армия, армия в бою. Итак, я получила, что хотела, – новую жизнь, новых людей. Опыт показывает, что это часто бывает на пользу!

19 апреля [1943 года]

Вот уже месяц на новом месте. Штаб 67-й, ветотдел армии. Начальник – подполковник Ш. Сухой, деловой и резкий человек. Его помощники – ряд врачей, в том числе и А. С. Большое бумажное хозяйство отдела, которым заведует старший лейтенант Фролов, энергичный молодой парень с симпатичным располагающим лицом. Я отдана в его распоряжение.

С нами работает еще одна любопытная фигура – женщина-машинистка, не очень молодая особа в гражданской одежде, которая вызывает у меня уже привычное чувство удивления. Она неважно печатает на машинке, но очень, видно, старается, ужасно боится начальника, выстрелов и, кажется, всего на свете.

В большой штабной землянке работаем мы трое с утра до ночи. Первое время я страшно стесняюсь их и, очевидно, своим присутствием стесняю и их. Но понемногу стеснение рассасывается и окончательно исчезает, когда однажды Викторина (так звали машинистку) рассказала нам один анекдот, очень, правда, глупый, но и смешной. Слушая его, я вдруг неожиданно даже для себя так бурно захохотала, что, очевидно, этим самым окончательно рассеяла остатки нашего стеснения друг перед другом, и с этих пор у нас воцарилась непринужденная и милая атмосфера, мы смеялись сколько хотели. Викторина очень любила смеяться и нас заражала своим смехом и шутками, несмотря на подчас напряженную и обильную работу.