Вечером, когда в печке восхитительно потрескивали дрова и огонь ее, мягко отражаясь, прихотливо скользил по стене, мы, лежа в полутьме, так странно, так случайно попавшие в эту чудом уцелевшую комнату, на чужой кровати предавались размышлению – кто жил в этой комнате, кому принадлежала эта кровать, кто спал на ней, отдыхая после праведных трудов, и видел, может быть, сны, загадочные и тревожные…

Может быть, на ней зарождалась новая человеческая жизнь, человек испускал свои предсмертные вздохи перед уходом в вечность, может быть, все может быть!

Необычно и страшно было ночевать в этой одинокой комнате на пепелище разбитого дома: где-то близко за стеной ветер трепал бумагу отставших обоев, где-то сыпалась штукатурка и ночь была полна своих тревожных, ночных звуков. Мне было не по себе, и я долго не могла заснуть.

Две ночи провели мы в этой комнатке, давшей нам тепло и сон, а на третью ночь меня увезли с ящиками секретных бумаг на легковой машине полковника Панова. Офицерам штаба было приказано добираться до следующего пункта Красное Село – Гдов попутным транспортом. Остальной штабной груз был оставлен на попечение заболевшего А. С. со связным Мельниковым.

Так мы покинули в спешке Детское Село, не побывав в Ленинграде. Впрочем, единственным человеком, кому удалось упорхнуть из Детского Села в Ленинград, был Коган.

Начались великие мытарства по местам, где человеческое жилье было уничтожено войной. Признаками бывшего жилья были одиноко торчащие трубы и груды развалин, жители уничтожены или угнаны врагом.

То была страшная дорога войны. Вздыбленная земля, исковерканная и изрытая, говорила о страшных встречах, деревья, превращенные в мертвые стволы, лишенные ветвей, обгорелые и заполненные металлом, выглядели дико и непонятно. Это были трупы деревьев, а человеческие трупы лежали тут же, в придорожных канавах, кустах и прямо на дорогах.

Многострадальная Псковщина, побитая и разметанная врагом, глядела страшными развалинами с одиноко торчащими трубами. Кое-где у развалин копошились жалкие людишки, возвратившиеся к своим пепелищам и пытавшиеся около них сколачивать что-то в роде сараев, землянок и начинать свою трудную жизнь снова.

Около Пскова неожиданно стали появляться уцелевшие деревни. Объясняли это тем, что якобы жители их подчинились пришедшим немцам, отчего их жилье и сохранилось полностью. Наше появление в таких случаях встречали смущенно, затем смущение и растерянность уступили место доносам, распрям и ссорам. В одной из таких деревень, совсем недалеко от Пскова, застряли мы, и довольно надолго.